Шрифт:
Закладка:
И многие бессонные ночи провел этот человек, многие часы пожертвовал он своему таинственному чтению, но за то приобрел довольно богатый запас знаний, которые в беспорядке мешались в голове его. Без подготовления, без руководителя, без системы и без свободного выбора книг, которые он с трудом добывал в городе, молодой человек приобретал кое какие сведения то в истории, то в философии, даже отчасти в математике; и все это он делал с такою таинственностью, с такою боязливостью, как будто строит разрушительные планы и замышляет государственные преступления. Если б кто-нибудь подошел к нему, и указывая на открытую книгу, спросил: «знаешь ли ты, что это такое?» — Реб-Гершель отступил бы в ужасе, как пред доказательством своего преступления, потому что народ требует от настоящего талмудиста, чтобы он не знал ничего кроме талмуда, чтобы ему одному посвящены были все его мысли, все его время и все его способности, и чтобы он ни на одну минуту не оставил этих катакомб, где его ученые предки собрали всю свою мудрость которую потомки одели, точно мумию, в тысячи комментариев.
Против кабака и классной комнаты находятся еще две комнаты, в которых живет семейство арендатора, и останавливаются на ночлег проезжающие. Здесь видны некоторые предметы роскоши, по которым можно заключить, что это семейство находилось когда то в лучших обстоятельствах. У стены висит на железном крючке маленький шкапик с стеклянными дверцами, сквозь которые можно видеть фарфоровые чашки с серебренными чайными ложками, несколько шлифованных графинов и стаканов, подносы из полированной жести и желтой, тщательно вычищенной меди и маленькие серебряные подсвечники. На этажерке стоят несколько еврейских, преимущественно талмудических книг в позолоченных переплетах. Зеркало с полинявшими рамами и несколько гравюр из библейской истории, ярко раскрашенных, дополняют украшение комнатных стен, — а кровати, столы, шкафы из желтого ясеневого дерева составляют мебель, за чистотой которой, как видно, наблюдают прилежные женские руки.
Эти прилежные женские руки принадлежат Фрейделе, дочери хозяина, которая сидит в настоящую минуту у окна и занимается каким то грубым шитьем. По воскресеньям, когда в кабак собирается почти все мужское население деревни, и там начинается попойка и веселье, родители Фрейделе освобождают ее от занятий по хозяйству, и она удаляется в свою комнату, где, не опасаясь нахальства и навязчивости гостей, принимается за какую-нибудь домашнюю работу. Но вот она внезапно вскочила в ужасе, потому что почувствовала на своей шее петлю и услышала за окном смех. Она подняла глаза и увидела молодого помещика, деспотического властелина деревни; он тихонько подкрался к окну и обвил хлыстом шею молодой девушки. Этот невежественный и нахальный дворянчик уже давно преследовал красавицу своими обещаниями и угрозами, часто к ней подкрадывался, часто внезапно являлся пред нею, когда родители были в отсутствии, и всевозможными, кроткими и насильственными, средствами старался победит её сопротивления. Но все было безуспешно. У Реб-Гершеля нередко кипела кровь, когда он случайно бывал свидетелем сцены, в которой происходила унизительная борьба между добродетелью и грубостью; кулаки его сжимались в широких рукавах его черной одежды; но одного грозного взгляда деспота деревни, однако звука его шпор было достаточно для того, чтобы бедный, робкий, непривыкший к шумной жизни, молодой человек удалялся, как побитая собака, в свою комнату, где он с особенною раздражительностью принимался по прежнему за фолианты с своими учениками.
Фрейделе часто приходилось выдерживать трудную борьбу. Бедный арендатор, связанный контрактом, находясь в полной зависимости от помещика, обязанный вносить ему деньги в известные сроки, часто не был в состоянии исполнять обязательства, и так как помещик выгонял его, когда он сам отправлялся просить отсрочку, то старик вынужден был посылать во «двор»[16] свою дочь как заступницу, Фрейделе никогда не отказывалась от этого порученья, хотя наперед знала какие унижения предстояли ей, и родители её никогда не знали, каких жертв это заступничество стоило их несчастной любезной дочери. В барском доме молодой барин встречал красивую Фрейделе с особенною любезностью, угощал ее своими противными ласками и приставал к ней с предложениями, которые заставляли кровь несчастной девушки приливать к её красивому лицу. Как просительница пред всесильным барином, как заступница за своих несчастных родителей, она на все напасти бесчувственного негодяя могла отвечать только кроткими отказами. Сопротивление молодой девушки, её красота и её зависимое положение еще более подстрекали молодого помещика, и он делался все смелее и предприимчивее. Какую пользу приносили слезы несчастной девушке? Теплые молитвы её на минуту укрепляли её душу, но не были в состоянии избавить ее от новых страданий.
Наступила ночь; в крытых соломой избах все объято глубоким сном, нигде не видно огонька, который свидетельствовал бы о еще не заснувшей жизни, только жилые комнаты арендатора еще освещены несмотря на то, что в комнате, где собирались пирующие, все стихло и никто уже не сидит за наполненной кружкой.
Хозяин сосчитал все медные деньги, которые остались от сегодняшней выручки в ящике буфетного стола, и перенес их в спальню, затем набожно совершил вечернюю молитву, поцеловал «мезузу»[17], прибитую к косяку двери, надел белый ночной колпак, набил трубку, и, закурив ее, лег в постель. Жена его пошла во двор и в хлев посмотреть за птицами и другими домашними животными. Но вот и она быстро входит в комнату, торопливо гасит маленький деревянный фонарь и, подойдя к постели мужа, говорит: Дохенен, он на дворе, — молодой «пуриц»[18] на дворе».
Хозяин приподнимается с постели.
— Быть не может! — говорит он.
— Ей Богу, он на дворе, он ходит вокруг дома, и часто заглядывает в окна. Я сама его видела и работник тоже. Его собака заворчала, когда мы стояли у задних ворот, и он погнал ее домой.
Реб-Иохенен быстро вскакивает с постели и кладет трубку на стол.
— Где Фрейделе? — спрашивает он.
— Она пошла спать.
— Пусть она спит здесь.
Девушку извещают о грозящей ей опасности, страх охватывает ее, и она вздрагивает всем телом. Боязливая озабоченность родителей, страх, внушаемый ей всесильным молодым человеком, одиночество, в котором она чувствует себя среди спящих крестьян, сознание, что вокруг дома ходит человек, для которого нет ничего невозможного, в уме которого созрели гнусные планы, все это сильно подействовало на молодую девушку и наполнило глаза её слезами.
— Мы должны отправить нашу Фрейделе в город, — сказал жене старик, который всю ночь провел без сна, сидя на кровати и покуривая трубку.