— Это жестоко! Так можно человека с ума свести!

— Это нормально, — спокойно ответил Раштялис. — Бюрократам так и надо. Мне было хуже: мою квартиру дождь заливал, а он три месяца гонял меня с заявлением. Я нынче только частично повторил процедуру, которую он когда-то применял к другим. Теперь мы — квиты!

ПОРЫВ

Руководителя N‑ского учреждения Тешмяниса постоянно мучала творческая мысль. Долгие часы он уделял мышлению, а времени у него было невпроворот: дело в том, что учреждение, которым он руководил, никому не было нужно и только по оплошности осталось неликвидированным. Коллектив учреждения считал, сколько изготовляет пар валенок небольшое предприятие, находящееся по другую сторону улицы, хотя эту работу с превеликим успехом могли выполнять сами изготовители валенок.

Итак, как всегда, Тешмянис сидел в кабинете, подремывал, и иногда из глубины души его вместе со вздохом вырывался мучительный вопль:

— К черту, надо что-то придумать...

Но воз, как говорится, оставался на прежнем месте. Тогда он шел к подчиненным. Его донимал зуд руководства.

— Все ли сегодня на работе? — первым делом осведомлялся Тешмянис.

— Заведующий отлучился за сигаретами.

— Значит, работаете?

— Что ж нам еще делать, как не работать.

— А самоотверженно ли?

— Горим воодушевлением.

— Понимаете ли вы значение своей работы?

— Полностью.

— А как с планом?

— Блестяще!

— Поднимаете ли вы производительность труда?

— Прилагаем все усилия.

— А с соседями соревнуетесь?

— Давно их опередили.

— Надо принять новые обязательства!

— В прошлом году уже приняли.

— А все ли резервы вскрыты?

— Все до единого.

— А самодеятельность развиваете?

— Танцуем каждую субботу, а иногда и чаще.

Тешмянис, удовлетворенный, возвращался в кабинет и теперь уже не болезненно, а с подъемом хватался за ту же самую мысль: «К черту, что бы еще придумать?» Но так все четырнадцать лет своей деятельности и промучался зря — конструктивных мыслей, казалось, была прорва, только все они не шли в голову, а сновали где-то неподалеку.

И вот подошла пятнадцатая годовщина учреждения. Готовилось большое юбилейное торжество. Тешмянис понимал, что он будет обязан резануть речь, блеснуть красноречием, но голова, как всегда, была наполнена мутью. Мысли отсутствовали. Были лишь творческие искания. Однако он предчувствовал, что все равно что-то скажет.

Когда Темшянис торжественно вступил в зал, его работники были уже раскалены докрасна.

— Попиваете? — по-отечески спросил он.

— Да уж верно, не молимся! — осмелев, сыпанули подчиненные. — Ведь такой юбилей.

— А вам случайно не приходилось слышать, что алкоголь вреден для здоровья?

— Приходилось, товарищ Тешмянис, слышали! Да теперь уж такая оказия...

— А если бы по такому случаю, скажем, освоить фруктовый сок?

— Пробовали, ничего не выходит. Скучища. Садитесь, товарищ начальник, выпьем вместе.

— Разве вот пива...

Тешмянис сел. Но тут на него неожиданно со всей тяжестью снова навалилась задумчивость: «К черту, придумать бы что-нибудь, вот было бы хорошо...» И он сказал:

— Так, значит, закусываем?

— Совершенно правильно, товарищ Тешмянис! Пожалуйста, закусите и вы.

В голове Тешмяниса мелькнула какая-то весьма оригинальная мысль, и он едва не раскрыл рот, чтобы выразить ее словами, но голова вдруг вновь опустела. К счастью, в этот момент кто-то предложил закурить и тем самым выручил начальника из беды.

— Покуриваете, стало быть? — промолвил он.

— Копченого в гробу червяки не берут!

— А знаете ли вы, что никотин — яд?

— Еще бы! Даже брошюры о вреде курения читали.

— Вот видите. Значит, сознательные, просвещенные. Могли бы, конечно, и не курить.

В это время в пиво Тешмяниса кто-то незаметно выплеснул рюмку водки. Начальник выпил и не поморщился, только подозрительно покосился на дно стакана. Потом, охваченный приятной волной, с минуту молчал. Но вскоре начал покрываться потом и засиял, как полная луна. В его глазах мелькнуло что-то похожее на мысль. Один, второй, третий раз. И он, сам того не ожидая, попросил слова. Подчиненные сразу поняли — Тешмяниса осенило вдохновение.

— Стало быть, веселимся? — начал он, но тотчас решительно махнул рукой. — Не это я хотел сказать, товарищи. Погоди, что же я хотел? А, вот. Мне, товарищи, пришла в голову одна мысль. Мило, приятно руководить вами, дорогие друзья, но не в этом суть дела. Вот и возникла у меня мысль... Хороший у нас коллектив, но позвольте спросить: что это, грубо говоря, за коллектив? Это, с позволения сказать, тля, микроскопическое насекомое! Семь человек! Где же тут масса? Где, спрашиваю я, та сила, которая нам требуется? Нет ее. Поэтому у меня, дорогие товарищи, и появилась мысль: нам нужно расширяться! Да, расширяться! И в будущем я со всей резкостью подниму вопрос об увеличении штатов. Таким образом, мы расширим поле деятельности и сможем подсчитывать не только несколько сот пар валенок, но и тысячи, десятки тысяч шапок! Да, мы с этим справимся, заверяю вас.

В этом месте речи сослуживцы сунули Тешмянису прямо в поднятую руку стакан пива напополам с водкой, который тот выпил, не обратив никакого внимания.

— Постой, погоди... — внезапно задумался Тешмянис. — Прошу тишины. А улучшать бытовые условия работников надо или не надо? Это моя святая обязанность. В будущем году откроем, товарищи, столовую! Нет, что там столовую! Кафе! Пить, как я вижу, вы все любите, а места, где можно повеселиться, у нас нет. Бродить по всяким закусочным-автоматам, говорю прямо, своим работникам я не позволю! Следовательно, товарищи, в будущем году откроем ресторан первого класса... Я поднимаю тост за то... за что я поднимаю тост? Я поднимаю тост за то, чтобы... чтоб было... Вот!

Тешмянис с успехом излагал далее свою программу, ему давно уже рукоплескали, кричали ура, и это чрезвычайно поощряло оратора. Мысль совершенно освободилась от пут повседневности — он весь пылал энергией и мудростью. От кафе-ресторана Тешмянис внезапно поднялся в космос, но тут же снова оказался на земле и стал блуждать по проторенным дорогам «рукодящей» мысли. В конце концов он со слезами на глазах поклялся открыть в учреждении для блага женщин салон мод, а для мужчин роскошную курительную комнату с бильярдом и шашками. Увидев, что сослуживцы сомневаются, он воскликнул:

—