Входит  с т а р ш и н а.

Т а н я. Дядя Миша, а где же наши?

С т а р ш и н а (мрачно). Операция была.

Т а н я. Что за операция?

С т а р ш и н а. В подземном заводе восьмерых немцев обнаружили.

Т а н я. Ну и что? Взяли?

С т а р ш и н а. Взяли… Из наших одного убило.

Т а н я  и  Ш у р а. Кого?

С т а р ш и н а. Парня этого. Освобожденного… Как стали немцы выходить, двоих мы сразу взяли. Остальные — назад. Парень этот, освобожденный, говорит, чтобы в подвал идти. А то, говорит, они сбегут, потому что ходов там много. Ну, у лейтенанта фонари были приготовлены. Стали мы туда вниз идти через подвал. А там коридор такой — трехтонка проедет. Тут немец как брызнет из станкача. В нише прятался. Ну, Васька в него гранатой. Смотрим, а парень-то пал. Все к нему. А тот уже мертвый… Через грудь перерезало.

Т а н я. Вот горе-то! В самом конце войны. Из плена вышел человек…

С т а р ш и н а. И записку ту я взял. Они тут снаряды делали, так записку положили, что, мол, наши. Взял записку и фотокарточку.

Т а н я. Какую фотокарточку? Покажи, дядя Миша.

С т а р ш и н а. Да уже вся стершая. И не поймешь. Записка в кармане была и фотокарточка. И больше ничего. Не знаем даже, как звали. (Показывает Тане фотографию.)

Т а н я. Ой!

Ш у р а. Ты что?

Входит  Ч е р н ы й.

Т а н я. Ой!

Ш у р а. Что с тобой, Таня?

Т а н я. Тут рядом был!.. Убит? Ты сказал — убит? Может, ранен только?

С т а р ш и н а. Говорю, через грудь перерезало. Разве знакомый он тебе?

Т а н я. Знакомый, дядя Миша. Такой знакомый… Рядом был, а я его не поцеловала! Руку ему не погладила!.. Ребята, помогите, помогите мне теперь. Что же вы стали?

Входит  С е ч к и н. Черный и Шура поддерживают Таню.

С е ч к и н. Тише! Тише, ребята! Слушайте, орудия уже не стреляют?

С т а р ш и н а. Не стреляют. Значит, кончилась!

За сценой голос: «Капитуляция! В Берлине капитуляция!»

Ч е р н ы й. Вступаем в мир, Танюша.

П у ш н о в. Кончилась война. И это уже история.

З а н а в е с.

И НАС ДВАДЦАТЬ

Пьеса в одном действии

Действующие лица

М и ш а — боец, 19 лет.

Н и к о л а й — боец, 20 лет.

С т а р ш и н а — 23 лет.

Б е л о в, 40 лет.

Л е й т е н а н т, 20 лет.

Н и н а — санинструктор, 19 лет.

Е в с е е в — сержант, 30 лет.

К л е п и к о в — боец, 30 лет.

Р а з у в а е в — боец, 20 лет.

Т и щ е н к о — боец, 35 лет.

В а н я, 15 лет.

М а й о р, 35 лет.

О р д и н а р е ц, 20 лет.

Синяя зимняя ночь. Окоп, припорошенный сверху снегом, ведет к подвалу разрушенного дома. Где-то неподалеку догорает пожар, и местность освещается переменным красным светом. Входит боец с винтовкой. Это  М и ш а. Вглядывается вперед, слышит шаги справа. Оборачивается.

Г о л о с  Н и к о л а я. Кто идет?.. Миша, ты?

М и ш а. Свои. Я.

Входит  Н и к о л а й. Оба разговаривают негромко, боясь нарушить настороженную тишину.

Н и к о л а й. Как там? Спокойно?

М и ш а. Я туда дальше ходил. Смотрел.

Н и к о л а й. Лейтенант сюда придет с ребятами?

М и ш а. Ага. У почты приказал собираться. Тут в подвале печка. Я досок принес.

Н и к о л а й (поеживается). Мороз здорово жмет. Что у вас?

М и ш а. Так… двое еще присоединились. Из окружения вышли. С двести десятой дивизии. С разных полков. Один спит прямо на ходу. И мальчишку я встретил. Он из Березовки. Там немцы.

Н и к о л а й. Ну и что?

М и ш а. Послал к лейтенанту.

Н и к о л а й. Про немцев он говорил что-нибудь?

М и ш а. Я не спрашивал. Послал к лейтенанту.

Пауза.

Н и к о л а й. Как они опять нам дали…

М и ш а. Дда.

Пауза. Вдалеке слышен винтовочный выстрел.

Н и к о л а й. Тебе страшно?

М и ш а. Нет. Но, знаешь, такое ощущение, будто это все нереально. Я как-то не верю. И даже когда Гришу убило, Алексеева, и тех ребят… Пелена какая-то на глазах. Хочу сбросить — и не могу. (Мотает головой.) Тьфу, глупо как! (Другим тоном.) Какое сегодня число?

Н и к о л а й. Девятнадцатое… Или, скорее, двадцатое. Я знаю, почему ты спросил.

М и ш а. Почему?

Н и к о л а й. Ну старшина этот, с вещмешком, говорит, немцы листовки кидали, что двадцатого ноября в Москву войдут.

М и ш а. Нет. Я не слышал, как он говорил. Просто у меня чувство времени потерялось… А что же, старшина, выходит, листовки немецкие подбирает и читает?

Н и к о л а й. Черт его разберет!.. Слушай, а Нина молодцом держалась, да? (Смотрит вперед.) Вроде идет кто-то…

Оба всматриваются.

Старшина.

М и ш а. Да. Он.

Н и к о л а й. Ну, я пойду. Зря нас лейтенант, по-моему, разделил. И так совсем мало людей.

М и ш а. Я дойду с тобой. Посмотрю, где вы.

Н и к о л а й уходит. М и ш а  идет за ним влево. Входят  с т а р ш и н а, крупный парень, за плечами у него большой вещмешок, и  Б е л о в.

С т а р ш и н а. Эй, студент!

Миша останавливается.

Лейтенант где? (Подходит ближе к Мише.) Ты чего, оглох? Лейтенант, говорю, у церкви?

М и ш а. У церкви.

С т а р ш и н а. Мороз дает. Нам же, между прочим, минус. (Оглядывается на Белова, остановившегося поодаль.) Танки у немца застревать не будут. (Скидывает вещмешок, кладет на него короткий кавалерийский карабин.) Холодрыга какая! Сала, что ли, съесть, погреться. (Лезет в карман, вынимает оттуда завернутое в тряпку сало, отрезает, сует в рот.) Ну что, студент, понял, какая она — война? Лейтенант меня не спрашивал?

М и ш а. Нет.

С т а р ш и н а. Сала хочешь? Замерз небось.

М и ш а. Нет.

С т а р ш и н а. А то возьми кусочек. Потом не дам.

М и ш а. Не хочу. Спасибо.

С т а р ш и н а (с неожиданной злобой). «Спасибо», «пожалста». Интеллигенция! Уже всю Россию отдали, а все «пожалста».

М и ш а. Не пугайся, не отдали.

С т а р ш и н а. А куда дальше-то? Вот ты с чем воюешь? (Берется за Мишину винтовку, тот отдергивает ее.) Эх, провались вы! (Засовывает сало в карман, берет вещмешок и карабин.) Лейтенанту скажешь, я пошел к больнице разведать, что там.

М и ш а  молчит, круто поворачивается и уходит. Старшина смотрит ему вслед. Затем подходит к Белову.

Черт! (Бьет себя в грудь.) Вот у меня где эти звонари сидят! «Не отдали». Студенты и лейтенант ихний… Тоже начальник нашелся, сопляк. Год на ускоренных посидел, два кубаря навесили — и командует. А я, может, пять лет в армии оттрубил. (Смотрит на Белова.) Ну, чего молчишь? (Оглядывается.) Тут у нас ничего не выйдет, понял? Не нашел я своих знакомых, все ушли. Придется до Синюхина отложить. Дядя у меня там живет… В Синюхино отступим, тогда… Ну, чего ты умолк? Черт, все кругом онемели, говоришь, все равно что в стенку. Чего молчишь?

Б е л о в (хрипло). А что трепаться зря?

С т а р ш и н а. Не трепаться, а дело обсудить. Или ты, может, уже струсил, назад мечтаешь?

Белов молчит, глядя в сторону.

Если отказываешься, так и скажи. Думаешь, мне не с кем? Ты не пойдешь, найдется тут одна подходящая. Уговорю. Но только тебе назад дороги нету. Под расстрел, и все. Понимаешь это дело?

Белов смотрит