Шрифт:
Закладка:
Шлензак был немцем. Но родился и жил на польской земле и любил ее народ. Он информировал нас почти о каждом шаге фашистов, об их планах, направленных против нас и польских патриотов. Шлензак действовал осмотрительно. Мы, в свою очередь, старались наши контрмеры тоже проводить осторожно, так, чтобы не сложилось у гестаповцев впечатление, будто партизаны знали все заранее.
* * *
…Комендант города Санок гауптман Клаус Шверин любил комфорт и умел создавать его. Недалеко от города, в селе Быковцы, находился фольварк, на котором он остановил свой выбор.
Просторное каменное здание. Широкие окна смотрят в парк. За домом, метрах в пятидесяти, плещется Сан. К фольварку от магистрали Санок — Залуж ведет грунтовая дорога с вековыми липами. Со стороны парка и реки фольварк огорожен невысоким деревянным заборчиком. К дому примыкали добротные сараи, конюшни, хранилища для зерна, сена и картофеля.
На животноводческой ферме и прилегающих полях трудились сотни поляков из ближних сел. Имение охраняло десять немецких солдат. Сытая, беззаботная жизнь превратила их в лентяев. Появление в Бещадах советских десантников переполошило гитлеровцев. Теперь по вечерам они боялись ходить по селу. В имении закрывали ставни, запирали ворота, спускали с цепей свору свирепых псов.
Разведчики хорошо изучили район вокруг хутора Быковцы, обследовали окружающий лес и доложили: лучше всего проникнуть в имение в субботу вечером, но для безопасности необходимо перекрыть автомобильную дорогу Санок — Залуж.
От успеха операции зависело многое. Прежде всего нужно было запастись продуктами. Теперь каждый день мы кормили не десять человек, а более двухсот партизан. Рассчитывать целиком на местных жителей мы не могли — они сами голодали. Местные патриоты делились с нами последним куском хлеба, но фашисты ограбили села так, что всем приходилось туго. Мы должны были взять хлеб у оккупантов.
Оказавшись в горно-лесистой местности, мы поняли еще одну истину — партизанский отряд должен быть подвижным, постоянно находиться в рейде, ни в коем случае не засиживаться на месте.
Начальник штаба набросал план хутора Быковцы, отметил дороги, указал места для засад и на всякий случай наметил маршрут отхода по берегу реки. Для захвата фольварка отобрали десять человек, остальные должны были прикрыть их.
Небо все в свинцовых тучах. Сыплет мелкий назойливый дождик. С наступлением сумерек подошли к фольварку. Окна его ярко светились. Один охранник стоял у ворот, другой расхаживал по двору, остальные, видимо, отправились ужинать. Михаил Данильченко бесшумно снял часового у ворот. Десантники вошли во двор имения и закрыли ворота. Кучеров, Георгадзе, Гузанов и Кикнадзе захватили солдат, беспечно пировавших во флигеле. Затем тихо вошли в дом.
Стены обширной прихожей украшали рога оленей и косуль. На них висели дамские пальто, офицерские шинели, кожаные куртки. Имас толкнул дверь, решительно вошел в светлую большую комнату. Вслед за ним с автоматами в руках вошли партизаны.
— Встать! Руки вверх! — скомандовал по-немецки Имас. — Не вздумайте оказывать сопротивление — перестреляем! Фольварк окружен партизанским отрядом. — Взгляд Имаса скользнул по стене. Там висел огромный гобелен с надписью: «Порядок в доме — порядок в государстве». Имас стволом автомата толкнул висевший на стене портрет Ганса Франка[14], который с шумом упал на ковер. Михаил сапогом наступил на самодовольное лицо Франка на портрете.
— Вот и познакомились!
Партизаны быстро разоружили гитлеровцев.
Увидев, как растерялся комендант, Имас посоветовал ему: «Можете звонить по телефону в Санок!» Не уловив в словах Михаила иронии, гитлеровец бросился к телефону и трясущимися руками схватил трубку, но она молчала.
— Теперь убедились, что связи с городом нет? Вы окружены.
В комнате стояла напряженная тишина. Только большие стенные часы продолжали спокойно отсчитывать время. С перекошенными от страха лицами мужчины выглядели особенно жалкими. Гауптман Шверин испуганно мигал глазами. Тучный гестаповец, схватившись за сердце, рухнул на пол.
Партизаны забрали у офицеров документы и мундиры. Среди арестованных оказались два матерых гестаповца, офицер польской полиции, три чиновника. Их судьба была решена.
Иван Кабаченко сбросил промокший ватник, надел гестаповский мундир, офицерскую шинель. Я взглянул на него: редкие светлые волосы, прямой нос, высокий лоб — при случае вполне сойдет за немецкого офицера. Кабаченко тщательно осматривал комнаты. Из кладовой партизаны выносили во двор сало, муку, масло, крупу. В комнате, которая служила библиотекой, Ивану попался на глаза патефон и стопка пластинок. Теперь мы могли вдоволь слушать музыку. Ганий Халфин забрал богатую аптечку, хранившуюся в доме.
Остальные партизаны после ареста коменданта и его гостей поспешили во двор. Здесь распоряжался Андрей Кучеров. Он выбирал лучших красавцев-жеребцов. Нагрузили подводы мукой и хлебом. Позвали местных жителей, чтобы те разобрали зерно.
Два пожилых поляка подошли к Кучерову, щедро раздававшему трофеи. Один из них, низкорослый, коренастый старик с совершенно седыми волосами и бледным, изможденным лицом, заговорил по-русски:
— Пан командир, нам необходимо с вами поговорить с глазу на глаз.
Андрей отошел с поляками в сторону.
— О чем разговор?
— Пан командир, мы из местного звена «Батальона хлопского». Мы нуждаемся в оружии, особенно нам нужна взрывчатка.
Мы уже поделились с двумя местными партизанскими отрядами, дали польским товарищам два ящика патронов, почти все медикаменты. Ну, а кто же им еще поможет? Мы и только мы. Поэтому просьба новых друзей по борьбе не была оставлена без внимания.
Черный и Белый покидали имение последними. Еще раз прошлись по пустым комнатам. Прикололи к двери гостиной написанную по-немецки записку: «Не вздумайте устраивать погоню. Дорогу заминировали».
— Белый, обожди, я в саду кое-что приметил, — Михаил Данильченко нарвал ярко-красных пионов.
— Зачем они тебе! — удивился Имас.
— Знаешь, дружище, завтра день рождения моей невесты Леночки.
— Да, но дома в Киеве…
— Это не беда, цветы мы подарим Шуре.
К имению мы пробирались лесными тропами. Но с подводами по тропам не пройдешь. И возвращаться приводилось через хутора и села, где стояли польские полицейские посты или немецкие жандармские отделения.
Разведчики переоделись в гитлеровские шипели. На головной повозке ехал Михаил Имас. Все обошлось бы хорошо, но в одном селе дежурный фельдфебель оказался слишком бдительным. Луч карманного фонарика скользнул по повозке. Жандарм схватился за карабин:
— Стой! Кто такие? — голос звучал сердито.
Георгадзе натянул поводья. Лошади остановились.
— Что везете? — не унимался фельдфебель.
— А
