Десантники молчали. Костер будил у каждого свои воспоминания.

Радистка Шура мысленно перенеслась в Харьков. В памяти возникла громада Госпрома и площадь, словно широкое поле у родного села Понаринки. Она не раз слышала от людей: «Хлебнешь горя с мачехой». А вот у нее мачеха была милая, добрая, ласковая. И, словно родную дочь, провожала в большой город. В памяти остались натужное дыхание паровозов, огни станций. Утренний Харьков встретил ее хором заводских гудков.

Она смотрит на костер. Искры летят к верхушкам елей. Пламя разгорается и теперь кажется алым полотнищем…Больше всего любила она праздничные демонстрации, когда торжественно звучит музыка и красные знамена реют над широкой площадью Дзержинского. И она видит себя в колонне студентов электромеханического техникума. Партизанский костер все разгорается. Потрескивают, стреляют сухие ветки, и как-то вдруг больно сжимается сердце. Вспомнился дождливый день. К Харькову подходили фашисты. Уже долетает отдаленный грохот орудий, и она не идет, а бежит по Сумской улице. Скорее, скорее, брат уходит на фронт, и она спешит с ним проститься. Только на один миг останавливается у памятника великому Кобзарю, переводит дыхание и снова бежит. Очень обидно опоздать на каких-нибудь пять минут. Но на столе лежит записка:

«Дорогая сестренка, я ушел в армию».

Искры летят и летят… В их огненном вихре возникает перестук колес. Со слезами на глазах покидает она Харьков. Эшелон с оборудованием уходит на Восток. Еще несколько месяцев тому назад ей казалось, что она нашла свое место в жизни. Щитовая ГЭС. Ей нравилась эта работа. И вот стучат колеса. Уносится вдаль эшелон. Впереди неизвестность. В Пензе она услышала горькую весть: «Гитлеровцы захватили Харьков». В Челябинске зимними ночами часто снился родной город. Она не могла расстаться с мыслью о фронте. Только на фронт!

Данильченко подбрасывает в костер хворост, и, как бы очнувшись, Шура слышит его голос:

— А у нас в селе расцветают мальвы. Я знаю: мать выходит на высокий косогор, смотрит вдаль и ждет меня из похода.

Ивану Царенко виделось море и казалось, что языки пламени вздымаются, как крутые волны.

У костра возникали различные дискуссии, обмен мнениями, особенно часто говорили о войне и мире. Задушевные беседы с освобожденными, простота в обращении с ними способствовали установлению крепкой боевой дружбы.

* * *

В лагере шла напряженная учеба. Десантники знакомили новичков с оружием и минным делом.

— У моста слабое место — опоры, — учил Георгадзе, — рвануть одну — и сложная система креплений приходит в негодность, — Георгадзе сложил из кубиков мост, показал партизанам, где и как следует закладывать взрывчатку. — Мосты, находящиеся на важных железнодорожных путях или автомобильных дорогах, как правило, имеют один-два пустотелых быка. Вход закрыт металлической крышкой. В таком случае нужно открыть колодец, опустить туда мину с часовым механизмом. Помните, что в колодцы проникает вода, а поэтому мину лучше всего подвесить. Даже слабый взрыв приносит отличный результат.

Георгадзе, будучи по образованию техником-строителем, в свои тридцать лет успел построить немало мостов, жилых и промышленных зданий. А теперь пришлось разрушать…

По вечерам диверсионные группы покидали лагерь, а оставшиеся продолжали совершенствовать боевое мастерство.

Не обошлось и без курьеза. Иван Кабаченко обучал минному делу десять новичков. Пока он объяснял одним, как необходимо минировать железную дорогу, другие соединили несколько капсюлей-детонаторов и замкнули цепь. После взрыва Леонид Ревенко, перевязывая минеров, давал наглядный урок партизанам, как надо оказывать первую медицинскую помощь.

У Леонида Ревенко появились помощники. Среди освобожденных из плена было два врача — Нуралиев и Халфин, который превосходно разбирался в народных средствах лечения. Приготовленные им из трав мази и микстуры были чудодейственны.

Ревенко все чаще просился на боевые операции, но получал отказ. Наш врач активно помогал местному населению, которое никакой медицинской помощи от гитлеровцев не получало. Партизанского лекаря с нетерпением ждали в польских и украинских селах, где были опасные инфекционные заболевания. К нему шли, верили, что он поможет, вылечит больного, искусно перевяжет рану. Где-то и сегодня по польской земле ходит партизанский крестник Леня, появиться на свет которому помогли умелые руки советского врача, а роженицу спасли от неминуемой гибели.

— Она с отличными котлами, и готовить пищу можно без дыма.

Ревенко поддержал:

— Постарайся, Миша, ты все можешь.

В том месте, где располагался партизанский отряд, мы, как правило, диверсий не проводили. Чтобы не обнаружить себя, партизаны старались не появляться лишний раз на дорогах, соблюдали тщательную маскировку. Такая осторожность оправдала себя. Каратели, не имея точной информации о нашем отряде, искали нас там, где гремели взрывы, где действовали паши диверсионные группы. А в это время в укромном уголке штаб получал возможность обучать людей, готовить их к новым вылазкам.

Особое внимание мы уделяли боевой подготовке партизан, учили их ходить по азимуту, ориентироваться в лесу, пользоваться всеми видами вооружения. Агитаторы по вечерам проводили беседы, а Михаил Данильченко — комсомольские собрания. Ежедневно перед строем зачитывались приказы, в которых командование благодарило бойцов и командиров за мужество и героизм. Дисциплина в партизанском лагере была строгая. Каждый боец имел свое задание, невыполнение которого рассматривалось как ЧП.

Группа минеров — Имас, Данильченко, Риняк, Георгадзе и Кикнадзе — под командованием Ивана Царенко в конце мая провела дерзкую операцию на железнодорожных перегонах Хыров — Кросценка — Устшики — Дольне. За две ночи партизаны взорвали четыре воинских железнодорожных эшелона. Единственная железная дорога, связывавшая Словакию через Устшики — Дольне и Добромыль с Перемышлем — центром снабжения вражеских войск, державших фронт под Бродами, оказалась парализованной. Воинские поезда скапливались на станциях Хыров и Добромыль. Срочные грузы поспешно перевозились на автомашинах. Графики движения поездов были сорваны, боеприпасы, боевая техника и войска противника не прибывали в предусмотренные районы сосредоточения. Удар пришелся в цель. Из Санока и Самбора к месту взрыва прибыли строительные бригады. Путь расчистили и восстановили. Но лишь только застучали колеса воинского эшелона и под ним загремели новые взрывы — сработали паши «сюрпризы».

После этого гитлеровцы двое суток искали на железнодорожном полотне мины, а воинские эшелоны простаивали, и срочные грузы не прибывали на станции назначения. Тем временем мы готовили новый удар.

«ВИЗИТ» В БЫКОВЦЫ

Шлензак оказался полезным человеком. Он имел дружеские связи с сотрудником жандармерии в городе Санок Вильгельмом Крепсом, и нам становились известными некоторые меры, которые предпринимало гестапо против партизан и польского движения Сопротивления.

В карательных операциях