день воздух сотрясает орудийный гул, от которого шарахаются кони и вздрагивают раненые в обозе. Смеркается. Деникин выходит из жарко натопленного здания штаба, сапоги хлюпают по грязи, слегка колотит озноб.

– Не свалиться бы, – вслух произносит генерал, вспоминая о недавно перенесенном на ногах бронхите.

Ночь еще не вступила в свои права, поэтому можно было, хотя и с трудом, различить посреди большой площади силуэт высокой каменной церкви. Мерный колокольный звон напомнил о начинающейся вечерней службе. Что-то старое и родное вдруг вспомнилось генералу, он завернул в храм.

Под его сводами – казаки и добровольцы, некоторые на костылях и с повязками. При виде Деникина они расступаются, пропуская его вперед. Генерал морщится, делает жест рукой: мол, не надо, – становится в дальний угол, не спеша осеняет себя крестным знамением. Душа наполняется покоем, вспомнился отец, всегда бравший маленького Антона на службу. В полумраке слабо мерцают свечки перед ликами, как вспоминал потом Деникин, скорбными и суровыми.

Вдруг за стеной раздался резкий удар, а по куполу застучала, словно сильный град, свинцовая дробь. Никто не озирается, за страшные годы войны люди ко всему привыкли. И только из темного угла послышался чей-то глухой и измученный голос:

– Господи, прости!

Генералу он показался не жалобой, не прошением, а покаянием…

Уже в венгерской глуши, где некоторое время жил Деникин вместе с семьей, он, вспоминая о таком далеком эпизоде, размышлял: «Не так ли в сознании широких слоев русского народа все ужасы лихолетья приняты, как возмездие за грехи мирские, грехи вселенские, которые ниспослал "Бог – грозный судия, довлеющий во гневе"…»

И чудилось генералу, как вместе с кадильным дымом из сотни измученных сердец возносятся «горе» моления… О ком? О себе, о красноармейцах, оказавшихся игрушкой в кровавых лапах Ваала?

Уже после службы, вернувшись в хату, Деникин, делясь с Романовским впечатлением о вечерней службе, задумчиво произнес:

– Такое ощущение, Иван Павлович, что храм остался у нас единственным убежищем, куда не вторглось еще звериное начало. – Помолчал, потом добавил: – Завтра придут большевики, убьют священника и надругаются над храмом… (По книге: Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 2.)

К началу 1919 года никакой высшей церковной власти на Юге России не существовало, связь с Патриархом Тихоном отсутствовала, да он и не мог, находясь под властью большевиков, управлять епархиями на освобожденной Русской земле. И тогда восстановление полноценной церковной жизни на Юге России взял на себя последний протопресвитер Императорской армии и флота Георгий Шавельский. Поздравляя его со вступлением в должность, Деникин произнес:

– Вам я отдаю все духовное дело, оставляя себе земное, и в ваше дело не намерен вмешиваться.

Таким образом, свои взаимоотношения с Церковью Главнокомандующий видел в качестве симфонии, суть которой в VI веке сформулировал святой византийский император Юстиниан II, предполагавший равное и дружественное сосуществование Церкви и государства.

В начале февраля 1919 года протопресвитер Георгий Шавельский обратился к Деникину с докладом «О необходимости организовать высшую церковную власть». Главнокомандующий отреагировал оперативно, подписав в марте письмо на имя архиепископа Донского Митрофана (Симашкевича), попросив владыку созвать совещание из епископов, находившихся на освобожденных южнорусскими армиями территориях, и членов епархиальных советов по два от каждой территории. Собраться должны были в Новочеркасске, но вспыхнувшая эпидемия тифа не позволила это сделать.

Совещание провели только в апреле того же года в Екатеринодаре. Архиереи заявили о необходимости учредить высшее церковное управление на территории, контролируемой южнорусским правительством. Было решено также созвать Областной Церковный Собор, в состав которого должны были войти не только представители духовенства, но и командования ВСЮР. В мае, накануне открытия Собора, на Кубани состоялся многолюдный крестный ход. Со святыми иконами и хоругвями, церковными песнопениями было обойдено семнадцать станиц. Впереди торжественной процессии шли дети, несшие кресты из живых цветов, многие держали в руках зажженные свечи. Люди молились о спасении России, не выдвигая никаких политических лозунгов.

Крестный ход в Белой России явился резким контрастом с богоборческими деяниями большевистской власти, осквернявшей православные святыни. Вот только не всколыхнул он Кубань, не поняли тогда казаки, что только полное крушение большевизма дарует им мир и благоденствие.

19 мая 1919 года в Ставрополе открылся Церковный Собор, длившийся до 24 мая. Свое приветствие его участникам направил генерал Деникин, выразив надежу, что Церковь будет освобождена от красного плена. Он отметил, что в страшные дни русской смуты одновременно с напором большевизма, разрушающим государственность и культуру, идет планомерная борьба извне и внутри страны против Христовой Церкви. Генерал с болью говорил об оскверненных храмах, которые ему приходилось видеть на освобожденной кубанской земле, о разрушенных устоях веры. Рассуждая о расстроенной войной церковной жизни, Главнокомандующий справедливо обратил внимание на то, что погасли светильники у пастырей, и потому во тьме бродит русская душа, опустошенная, оплеванная, охваченная смертельной тоской или тупым равнодушием. И как итог своего выступления Деникин подчеркивает: «Церковь – в плену. Раньше у "приказных", теперь – у большевиков. И тихий голос ее тонет в дикой свистопляске вокруг еле живого тела нашей Родины. Необходима борьба. И не только вооруженная, но и духовная – в заблудших душах народа». Генерал выражал надежду, что Церковь сумеет поднять духовный меч в борьбе против большевизма. Как же пастыри должны бороться с растлителями русской души? По мнению Деникина, смелым пламенным словом, мудрым деланием и живым примером. Но вот беда – не нашлось среди пастырей проповедника, способного зажечь заблудшие и измученные сердца пламенным словом.

Итак, по мнению Главнокомандующего, Поместный Собор Юга России призван был поднять духовный меч против врагов Родины и Православия. Деникин был готов и желал сражаться с сатанинским режимом в тесном союзе с Церковью. Сами участники Собора выразили прямую поддержку Белому движению, в частности, решению Деникина добровольно подчиниться Верховному правителю России адмиралу Колчаку. Архиереи постановили поминать на богослужениях после Богохранимой Державы Российской Благоверного Верховного правителя (последнее предложил сделать сам Главнокомандующий).

Кроме того, принимая во внимание невозможность непосредственных контактов жителей освобожденных областей с Патриархом Тихоном, Собор решил создать Временное высшее церковное управление во главе с архиепископом Донским Митрофаном, а спустя некоторое время должность почетного председателя занял известный иерарх и богослов митрополит Антоний (Храповицкий). В центре внимания Собора была острая проблема беженцев. Ведь на территории Юга оказалось огромное число беженцев-священников и их семей, а также просто несчастных, спасавшихся от большевиков. На их нужды Деникин выделил 1 миллион 800 тысяч рублей.

Интересно, что на Соборе было произнесено похвальное слово в адрес Главнокомандующего, который был назван рыцарем земли Русской (сказано, конечно, с излишней патетикой, но, в