Шрифт:
Закладка:
Матфей заимствовал всю аргументацию со всеми ее элементами у Луки, но только последнее предложение оставил не в той форме, которую ему придал Лука, а в той, которую он получил от Марка. В Евангелии от Луки также сохраняется неадекватность: после аргумента о том, что сатана не станет устраивать заговор с целью разрушить его царство и что иудейские изверги сами будут судить об обвинениях Иисуса, следует другое замечание, что о наступлении Царства Божьего можно судить по тому, что он, Иисус, изгоняет бесов «перстом Божьим». Лука, однако, не ставит последнее замечание так, чтобы еще раз доказать необходимость высшей силы в борьбе с сатаной, но позволяет речи — хотя она всегда неуместна и достаточно вяла — перетечь в описание смелой атаки на крепость сильного человека (Лк. 11:17-22): «когда сильный в полном вооружении охраняет дворец свой, то и сам остается в покое; но когда кто сильнее его придет и победит его, то берет доспехи его, на которые он полагался, и делит добычу». Изменения были необходимы, но какой смысл в этом бессмысленном эпическом описании?
Теперь мы вполне в правильном настроении и конституции, чтобы поразмыслить над тем, как Марк сохранил доказательство красиво, просто, поразительно, причем для таких рефлекторных оборотов и формы, которые не впервые возникли в сургутской традиции. Очень уместно — двое других опустили их — поставлен вопрос: «Как может сатана изгнать сатану?». Затем следует замечание, что всякое царство или дом, противоречащий самому себе, не может утвердить себя, следовательно, не может и сатана, если бы он захотел выступить против самого себя, и, наконец, следует реплика, что дом сильного не может быть взят и разграблен, если он не будет предварительно связан. Ничего больше, но достаточно и, главное, связно!
Не хочет Марк ничего знать и о следующем изречении, которое Лука, а за ним и Матфей, добавляют к предыдущему о штурме замка сильного человека. «Кто не со Мною, тот против Меня; кто не собирает со Мною, тот рассеивается». Если бы все богословы объединились и объединили свои усилия, чтобы создать видимость согласованности, они бы не смогли этого сделать: они тоже должны, наконец, научиться понимать, что невозможное остается невозможным. Они не относятся к отношению Иисуса к сатане, как считалось раньше, ибо Иисус только что прямо сказал, что надо связать сильного, если хочешь иметь с ним дело; они так же мало относятся к отношению фарисеев к Иисусу, поскольку на этот раз они выступили как решительные противники. К чему же они относятся? Ко всему остальному, но только не к данному случаю. Вероятно, Лука сформировал это изречение в противовес другому изречению «кто не против нас, тот за нас», которое он, вероятно, также впервые сформировал в связи с сообщением учеников Иисуса о том, что они видели, как кто-то изгонял бесов его именем.
Что мы должны сказать и подумать, когда Матфей после подобного изречения с формулой «потому говорю вам» переходит к изречению о грехе против Святого Духа, то есть к изречению, относящемуся к поношению фарисеев? Мы не скажем ничего, хотя бы отдаленно напоминающего утверждение, что здесь есть связь. Матфей возвращается к письму Марка — Лука привел изречение о грехе против Святого Духа в другом месте — и поскольку он теперь видит там связь, поскольку он даже читает там, что Иисус говорил об этом грехе «потому что» фарисеи сказали: «у него есть диавол», он думает, что он дал все в наилучшем возможном контексте, когда он переносит это замечание Марка: «потому что они сказали» в переход: «поэтому». Матфей уже имел в виду изречение о непростительном грехе, когда заставил Господа сделать вывод: «Если Я Духом Божиим изгоняю бесов, то приблизилось к вам Царствие Божие». Матфей даже изменил выражение Луки: «если Я перстом Божиим изгоняю бесов», учитывая следующее, что Луке не нужно было принимать во внимание, поскольку он поместил изречение о величайшем грехе в другое место, а непосредственно перед изречением об этом грехе приводит другое, которое вообще не имеет к нему никакого отношения? Но почему он также хочет сделать слишком много хорошего, объединить сокровища Луки и Марка и не дать потерять ни одной части, и почему он не всегда поступает, как иногда, смело и дерзко в сочетании изречений, которые передают ему его предшественники?
2. Грех против Святого Духа.
Даже передавая в конце концов изречение о непростительном грехе, Матфей делает слишком много хорошего. Дважды он говорит, что хула на Святого Духа не простится, один раз в простом противоположном смысле, что всякий грех и хула простятся людям, другой раз в более изощренном противоположном смысле, что простится тому, кто говорит на Сына Человеческого. Но одного этого было достаточно! Ибо если всякий грех, кроме одного, может быть прощен, то среди прощаемых есть и хула на Сына Человеческого; или если она может быть прощена, то она прощается и против всех других, кроме одной, потому что она выше всех других и ближе всего к хуле на Святого Духа. Это было известно Марку и Луке, причем у первого есть только простая антитеза, а у второго — более определенная, причем последний говорит: «сынам человеческим прощаются все грехи, даже все хулы, какие они произносят; но кто хулит Духа Святого, тому нет прощения вовек, но он подлежит вечному осуждению», а Лука С. 12, 10: «и кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; а кто похулит Духа Святого, тому не простится».
Лука приложил это изречение к тому замечательному случаю, когда десять тысяч человек столпились вокруг Господа и топтали друг друга. Матфей знал, что делать с таким прекрасным случаем и аудиторией; он поместил изречение Луки вместе с изречением Марка, хотя оба они, по сути, являются одним и тем же изречением.
Если до сих пор остается под вопросом, как Лука пришел к форме своего изречения, и если Вайс предполагает, что упоминание сынов человеческих у Марка — это «ошибка памяти» с его стороны, «который помнил это выражение в контексте этого изречения из повествования Петра — но уже не знал, как найти правильное соотношение», если Вайс надеется таким образом прояснить вопрос, мы скорее допускаем, более того, несомненно,
