потому не чужд промахов. Вот пример: «В Польше, — говорит он, — много разных обычаев; хотя они и суровы, но иногда заслуживают одобрения. Этим народом без суровых наказаний нельзя управлять. Поляков следует пасти, как быков, и исправлять, как ленивых ослов. Если кто развратит там чужую жену или будет жить развратно, то подвергается следующему наказанию: его ведут на рынок к лобному месту, кладут подле него нож и предлагают на выбор: оскопиться или умереть. Если кого-нибудь обличат в употреблении мяса во время великого поста, того наказывают вырыванием зубов. Христианство, недавно проникшее в эти страны, лучше укрепляется таким законом, чем наложенным церковью постом. Во времена язычества каждая жена во время сожжения праха умершего мужа подвергалась смерти». Если последнее сообщение верно, то достоверность двух первых подлежит большому сомнению. Мы говорили, что Титмар сокращает Видукинда, хотя не называет свой первоисточник; сокращение это не совсем удачно. Обстоятельный анализ проф. Фортинского таков. Титмар взял: II, 1–2 из II кн. Видукинда; II, 3 из II, 9—43; III, 4 из II, 44–49; III, 6 из 50–58; III, 9 из 66–72. Вместе с верными фактами, приводимыми Видукиндом, Титмар без всякого стеснения берет его ошибочные сообщения. Лучшее доказательство — буквальный перечень покоренных Генрихом племен, сообщаемый Видукиндом и Титмаром. СIII книги идут Кведлинбургские анналы. В IV — время Оттона III. В III и IV кн. летописные приемы, допускающие последовательное изложение не только того, что действительно важно, а всего того, что кажется таковым. С V книги начинается самостоятельный рассказ Титмара о времени Генриха II до 1002 г., VI — до 1014 г., VII — до 1017 г., в VIII книге описываются 1017 и 1018 годы. Титмар — тип хорошего средневекового летописца со всеми его особенностями; он прежде всего суеверен. Сновидения, пророчества, чудеса всякого рода — все это составляет пеструю смесь. Его, неведомо кто, укоряет во сне за всякую ошибку; его судьбу определяют сны; треск дерева заставляет его ждать чьей-либо смерти. «Так как всемогущий Бог часто удостаивает посещать и утешать слабых людей, то следует устами и пером возвещать об этом потомкам, дабы прославилось имя Божие». Такова же обычная черта — иноческое самоунижение, например, в таких словах: «Я человек грешный; будучи небрежен во всем, я чужд был добра и преуспевал во зле; позднее увидел я, что есть нечто лучшее». Это общее свойство средневековых летописцев. Особенное же значение Титмар имеет для славянского мира. Он знает всех славян: полабов, чехов, поляков и русских, т. е. народы за Лабой. Титмар — один из немногих западных хронистов, упоминающий о русских. Он замечает между прочим, что Болеслав, король польский, боролся с русскими, потому что они помогали немцам. Russi живут на границе Пруссии и Польши; Киев их главный город; в Киеве насчитывается четыреста церквей и восемь рынков. Титмар путается в именах: жену Владимира называет Еленой вместо Анны. Болеслав Храбрый, тесть Святополка, поссорившись с Ярославом из-за зятя, штурмует и берет Киев, добывая себе невесту, сестру Ярослава; Титмар не упоминает, что после все поляки были перерезаны в Киеве. О братоубийстве Святополка[242] Титмар ничего не знает; он указывает, что все три брата разделили между собой владения отца.

Гельмольд (ок. 1125 — после 1177). Последователем Титмара был Гельмольд, живший в следующем столетии. Он был священником в Бозове, на славянских землях, и видел распространение католичества в славянском мире после долгой борьбы.

Тогда славян уже перестали бояться: они сами были предметом нападений и терпели поражения. Гельмольд выше Титмара как писатель. Его язык чистый, изложение занимательное. Две книги «Славянской хроники» начинаются с обращения славян в христианство и доведены до 1171 г. Автор — немец, но он непосредственно сосредоточился на славянском мире и изучает его с любовью. Он смотрит на свой труд, как на дань Любекской церкви за ее благодеяния, потому и описывает обращение славянского народа, «дабы изобразить, трудами каких государей и каких ревностных проповедников была первоначально насаждена христианская вера и потом снова восстановлена». Он сознает важность умственных занятий. «Если бы среди мрака этого мира не блистал луч науки, то все покрылось бы ночью. Достойны порицания те, которые замкнули свои уста и предались скользкой суете мира сего. При помощи Божией я решился описать верно все, что случилось в наше время, или что я слышал от старожилов, или сам видел, причем поздние годы должны быть описаны подробнее».

Козьма Пражский (1045–1126). Козьма имеет значение не столько в историографии германской, сколько в историографии славянской. В этом последнем смысле оно сосредоточивается на чехах. Его сочинение, называемое «Три книги Богемской хроники», излагает судьбы Чехии и Моравии за 1039–1092 гг. В первой книге — общее обозрение до времени старшего Бретислава; во второй рассказывается о замыслах старшего Бретислава отомстить полякам за обиды, нанесенные ими чехам, приведение их замыслов в Исполнение, разрушение чехами Кракова и других польских городов и крепостей, возвращение в Чехию, вмешательство германского императора, который потребовал возвращения полякам похищенных сокровищ, походы его на чехов в союзе с саксонским герцогом, причем тевтонская гордость сказалась в следующих словах императора: «Хотя бы чехи построили стены выше леса, хотя бы подняли башни до небес — не спасутся; как напрасно бросается сеть перед глазами пернатых, так нисколько не опасны для тевтонов засады чехов. Даже если бы они поднялись выше облаков и заключились между светилами небесными, все это нисколько бы не помогло погибшему и несчастному народу». Так сказал цезарь и велел всем вместе напасть на лес, а сам, опережая их, взошел на высокую гору, находившуюся среди леса и, сидя там на треножнике, говорил стоящим передним вельможам всего государства: «В этой долине скрывается робкая толпа богемцев, как полевая мышь в своей норе. Сражение не будет для вас трудным… Спуститесь вниз, и враги сами разбегутся от страха, так как не могут вынести вашего нападения. Идите, соколы, ловите боязливых голубей; идите, как свирепые львы, как волки, которые, в то время как вторгаются в стада овец, не заботятся о числе, и если не всем стадом овец овладевают, то по крайней мере умерщвленной добычей». Затем (1,10) дается живописное описание сражения, напоминающее поэтические места нашего «Слова о полку Игореве». «Блещут копья высокие, как прозрачный лес, солнце сияет на оружии, отражаясь на зеленых ветвях леса и горных вершинах. Войско сходит с горы, но никого не находит, — здесь и там стоят густые и непроницаемые леса, и, как обыкновенно бывает во всяком сражении, — задние ряды невольно вгоняют передние в сражение, — так и теперь утомленные предводители по причине напора