И после нового глотка виски она рассказала.

— Как вы, верно, заметили, я совсем не бездельница. Трудилась в заведении мисс Матти Джейн в Остине, что в Техасе. Только Матти встретила парня, вышла замуж и продала заведение, договорившись со здешней мадам пристроить меня и остальных девочек. Но собралась я одна — все прочие разлетелись по Техасу, как куропатки.

По правде сказать, от Фолен Рок я ждала другого. Думала, большой город. А может, он таким был. Пока те, кто сожрал кучера, стрелка и торговца виски, что ехал со мной, не сожрали всех остальных. Не окажись при мне зонтика — и я бы сгинула. Как умудрилась им отбиться, ума не приложу.

Подъехали мы сильно затемно, я уже готовилась приступить здесь, в «Отеле для господ», менять киску на деньги, как началось что-то странное. Едва мы въехали в город, откуда ни возьмись наполз вроде как туман. Будто пелена, хоть луну и город видно, расползлась вокруг домов и внутри дилижанса. Стало трудно дышать, точно вместо воздуха полотно. Тут дилижанс подкатил к отелю и встал. Его сильно тряхнуло, и тут же раздался шум. Дикий визг, какого я в жизни не слышала. Тогда мне пришел на память рассказ бывшего дружка о схватке с индейцами врукопашную и как те подожгли конюшню, а лошади в ней сгорели заживо. Он говорил, что лошади кричали, и я поняла, что так кричат лошади. Только не от огня, а от страха и боли.

Потом дилижанс качнулся и завалился набок. Выстрелил дробовик, раз, другой, а следом кучер и стрелок завопили. Торговец виски просунулся в окошко на двери, да враз убрал голову назад. Повернулся: его лицо даже ночью было белым, как волосы на заднице альбиноса. Он вытащил дорожный пистолет, как вдруг в окне над нами появилось лицо. Такое, что описать не могу, мой разум отказывался его принять.

Торговец пальнул из пистолета, лицо отпрянуло, но тут же опять заслонило окно. Жуткая мохнатая рука с какими-то крючьями влетела и сграбастала его за лицо, содрав кожу от уха до самого рта. Помню зубы сквозь дыру в щеке. Потом страшные крючья перехватили за горло. Торговец отбивался, колотил пистолетом куда попало, в лицо, по руке. Его выдернули через окно, хлынул фонтан крови.

Что мне оставалось? Только схватить зонтик — все, что у меня было. Едва лицо возникло снова, видать собираясь открыть дверь, я подпрыгнула и ткнула его зонтиком, угодив в глаз. Лицо с диким воем пропало. Взамен появились две новые мохнатые рожи. С желтыми глазами, сплошные зубы и слюни. Я не из храбрецов, но со страху стала тыкать в них, и одному досталось. Тогда они убрались прочь.

Я вряд ли их напугала, скорее, им просто надоело. Или они… насытились. Я слышала, как они бродят вокруг, и другие звуки… хруст костей и мяса, как на праздничном застолье рудокопов.

Не раз они запрыгивали на дилижанс и заглядывали в окно. Я хотела одного ткнуть, но промазала. Чудище едва меня не схватило — ух, эти когти. Потом за окном начало светать и стало тихо. Я хотела выбраться, но не смогла. Была слишком напугана и обессилела больше, чем думала. Мне снилось, что я не сплю. И пока вы не пришли, я и не знала, что заснула. Хорошо хоть зонт выпал, а то и вам перепало бы.

Джебидайя поднял зонт и осмотрел его. Он был весь подран, несколько спиц сломаны, с деревянным наконечником. Пальцем он попробовал острие. Дуб.

— Кончик острый, — заметил он.

— Когда-то сломала. Другой так и не купила.

— Повезло, — сказал Джебидайя. — Сломанный кончик превратил зонт в оружие.

Мэри посмотрела в окно.

— Скоро стемнеет. Надо убираться отсюда.

— Нет, — покачал головой Джебидайя. — Я должен остаться. А вы уезжайте. Я даже готов отдать мою лошадь.

— Не знаю, зачем оставаться, это ваше дело, только я не врала. И я-то не останусь. Повторяю, мне повезло. Их спугнул рассвет. Не окажись я здесь так поздно ночью, сейчас не говорила бы с вами. Стала бы кучкой переваренного дерьма где-нибудь на склоне холма или в переулке, приманкой для мух. А про лошадь ловлю вас на слове, мистер. Только поторопимся. И говорю снова: не стоит оставаться здесь пешим. Да и верхом, в дилижансе, черт его дери — как угодно. Вы должны ехать со мной.

— Я отправлюсь, когда закончу дело.

— Дело?

— Его дело… Господа.

— Так вы проповедник?

— Что-то вроде.

— Тогда, сэр, раз вы так решили… Я редко молюсь Богу. Он ни разу не ответил на мои молитвы. — Не слыхал, чтобы он вообще отвечал, — сказал Джебидайя.

Когда они вышли из отеля и быстрым шагом направились к конюшне, темнота стала выползать на улицы. Гнетущая влажность рассеялась, воздух сделался прохладнее. К тому времени как Джебидайя кончил седлать коня, ночь почти вступила в свои права. Держа коня под уздцы, он вышел наружу и оглядел окружавший город лес. Тени между ветвями и листьями сгустились до непроницаемого мрака.

— Теперь я никуда не поеду, — сказала Мэри. — Проваландалась. А одна в этом мраке, без надежды на помощь, — черт меня побери, если рискну. Лучше ждать здесь до утра. Если уцелею, конечно.

— Вероятно, вы правы, — сказал Джебидайя. — Ехать теперь было бы безрассудно. Лучше всего вернуться в отель.

Они повернули назад, Джебидайя по-прежнему вел коня под уздцы. Пока они шли, из леса выползло что-то вроде темного облака, заслонило месяц и спустилось на город, распуская тени и мглу.

— Что за чертовщина? — встревожилась Мэри.

— Мантия тьмы, — ответил Джебидайя, ускоряя шаг. — Иногда появляется там, где царит