— Яблони… Вот с ними тоже не знаю, что делать, — на них совсем нет яблок. Одно-два. Яблони старые. Бен собирался их спилить.

— За ними же не ухаживали. Много лет.

Тил уселся у ее ног, и она наклонилась и потрогала его черную шерсть; она думала: может, завести собаку?. Будет с кем поговорить. Но у нее же есть осел Валаам и куры, а она уже с весны перестала о них заботиться, делала только самое необходимое — давала поесть, попить. Хватит ли ее еще и на собаку?

Поттер заговорил с Тилом:

— У нас гостья, видишь? У нас гостья.

Тил постучал хвостом по земле.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне… — торопливо проговорила Рут, боясь, что у нее не хватит мужества и она придумает какой-нибудь предлог и убежит. — Я хочу узнать все. Как умер Бен. Я давно хотела спросить, но не могла. До сих пор все не могла. Я хочу, чтобы вы рассказали мне.

— Да, тебе надо знать, правильно. Раз тебе это нужно, значит, нужно.

Костер начал разваливаться посредине, ветви и листья разлетелись в стороны, и посыпались искры.

— Люблю это дело, — сказал Поттер, глядя, как и она, в костер, — люблю разводить огонь. И дома, зимой, тоже. От него и на душе как-то теплее.

— У вас здесь так много всего — цветов разных, растений, — я никогда нигде таких не видала.

— Травы, — показал он рукой. — Мисс Фрай — та их знала. Они пахнут получше многих цветов. Я их выращиваю ради запаха, ну и красиво к тому же. А пользуюсь ими мало.

Рут подошла поглядеть на пахучие зеленые кустики травы — на душицу и отливающий серебром тимьян и высокие пушистые бледно-зеленые пучки укропа. Наклонилась, сорвала листик мяты, потерла его между пальцами, чувствуя его ворсистость и сухость, пока из него не начал сочиться сок.

— Я дам тебе всего чего пожелаешь, — сказал Поттер. — Отводки и рассаду, чтоб было с чего начать. Особого ухода не потребуется, лишь бы только принялись.

Но она отвернулась устало, ей не шло на ум делать новые посадки, что-то менять в саду; она не могла заставить себя заглянуть дальше этого вечера, дальше тех вопросов, которые вертелись у нее в мозгу. Пока она не узнает всего, не сживется с этим, ничему другому не было места. Словно она стояла у края стремнины и должна была переправиться на другой берег.

— Может, лучше пойдем в дом? — спросил Поттер.

И здесь тоже все было прибрано, все в образцовом порядке и чисто. В очаге лежали сухие поленья — крест-накрест, одно над другим. Поттер пошел вымыть руки, а Рут села в большое, тяжелое, по всему видно предназначавшееся для мужчины кресло. Комната была вся заставлена мебелью темного дерева, содержавшейся в отличном состоянии. Рут снова с недоумением подумала о том, как Поттер коротает свои вечера и почему он никогда не был женат.

За низенькими оконцами дома небо тускнело, подернутое, словно мрамор, багровыми прожилками облаков. Что ж, верно, ему так лучше, верно, молчание дома ему не мешает, и с него довольно того, что в комнате с ним собака.

Поттер вернулся, руки у него стали красными по локоть, так усиленно он их скреб, а короткие седые волоски на них были белыми, как соль.

— Выпьешь стакан сидра?

Рут видела, что он чувствует себя стесненно — должно быть, не привык к посетителям — и очень старается, чтобы она чувствовала себя как дома.

— Или чаю? Я могу приготовить чай.

— Я бы попробовала сидра.

— Сидр хороший. Добрый сидр, чистый. Прошлым летом был славный урожай яблок.

Она взяла протянутую ей кружку, почувствовала в ладонях ее прохладу. Сидр был цвета меда.

— У меня совсем в горле пересохло — целый день возился то с дровами, то с перекопкой и всякое такое, да еще наглотался дыма от костра.

— Жаркий был день.

— Да. Сухое выдалось лето.

— Каждый день солнце — оно меня прямо извело, все высохло, и вечно этот блеск, ослепнуть можно.

Поттер кивнул и сел на стул напротив нее, а собака растянулась на коврике. В горле у Рут остался мягкий, сладковатый вкус сидра. Поттер наклонился вперед, опершись рукою о колено, но не смотрел на нее, а ей вдруг припомнилось, как он пришел к ней домой в ночь смерти Бена и как он был удручен, но не сумел ни сказать, ни сделать что-нибудь перед лицом ее упрямства и горя. Рут чувствовала, что сейчас ей следовало бы как-то извиниться перед ним или поблагодарить его, но у нее не получалось. Она молча потягивала сидр и вдыхала аромат яблок.

— Я все думал пойти к тебе, — сказал Поттер, — частенько думал. Не хотелось, чтобы ты считала, будто я забыл. Гуляя с собакой, я часто проходил мимо твоего дома.

— Понимаю.

— Я разговаривал с вашим парнишкой. Если б была нужда в чем-то, что я бы мог сделать…

— Да ничего не было нужно.

— Да. Да. — Он поглядел на Рут. — Это не покидало меня, — сказал он. Все дни я так и жил с этим с тех пор.

Она смотрела на него, и ей снова стало стыдно, потому что вот перед ней был еще один человек, о котором она совсем не думала, а он знал Бена с его рождения и был близок к нему, любил его. И кто знает, как он перенес все это? Не только горе и воспоминание о тех часах, когда он был последним, кто видел Бена в живых на этой земле, и первым, кто увидел его мертвым, но еще и чувство вины, которое могло мучить его, хотя это и не его вина, что так случилось. Ей бы надо давно прийти к нему сюда, сказать ему что-то. Но что? Как? О, она завладела смертью Бена как своей собственностью, словно чем-то принадлежащим ей одной, она хотела владеть ею безраздельно, не признавала ни за кем права оплакивать его, а ведь ничья жизнь не обособлена от других.

— Вы были добры, — с трудом сумела она вымолвить наконец, — в тот день, вечером. Добры ко мне. Я никогда… Я ничего не понимала тогда, но это я запомнила.

— Я беспокоился о тебе — как ты тут одна, никого кругом, только этот мальчик. Проходил мимо, поглядывал на окна. Беспокоило это меня.

— Никому это не под силу. Никто не может один выдержать. Нельзя так.

Она поставила кружку с сидром. Тени, словно чьи-то длинные пальцы, протянулись по всей комнате, и