– Да, господин, – ответила девушка тоже почти шепотом, очевидно, уловив негодование Гэвина. – Кажется, Гринвуди принес его в покои своего господина.

– Ну разумеется, куда же еще.

Им вряд ли понравится, если Гэвин вломится в отцовские покои… «Но знаете что? Пусть вечная тьма поглотит вас обоих!» Гэвин был почти уверен, что это отец организовал избиение Каррис. Попытка убийства Кипа казалась чересчур неуклюжей, но в данный момент он не был готов заранее оправдывать своего отца ни в каких отношениях.

«Приглядывай за тем, что ты любишь»… Вот уж воистину!

Гэвин пересек коридор, заполнил замочную скважину отцовских покоев красным люксином и принялся шевелить, пока не почувствовал, что кулачки механизма ослабели, после чего впрыснул туда желтый люксин, напряг свою волю и повернул. Замок щелкнул и открылся.

«Пускай я наполовину мертв, но кое на что еще способен, благодарю покорно!»

Гэвин зажег фонарь, залив комнаты Красного люкслорда ярким бледно-желтым сиянием. Подошел к письменному столу, принялся рыться в бумагах. Андросс Гайл был наверху; военный совет должен был задержать его на часы, даже при том, что его отец не имел ни малейшего понятия о военных действиях. Андросс, кажется, считал, что блестящий ум должен прекрасно справляться с любыми задачами; генералам придется заполнять пробелы в его знаниях медленно и осторожно, чтобы не привести старика в ярость. Учитывая, насколько невежественны были они сами, это займет немало времени.

Гэвин едва не расхохотался, обнаружив, сколько секретнейших сведений его отец оставил лежать на виду. Жаль, не было времени как следует в них порыться! Очевидно, Андросс проводил здесь столько времени, что ему попросту не приходило в голову, что кто-то может заглянуть в апартаменты в его отсутствие – ведь он всегда был здесь!

Гэвин почти сразу обнаружил записку насчет девочки-рабыни. На внешней стороне листка виднелась надпись красивыми округлыми буквами – Гэвин узнал аккуратный почерк матери, который она сохранила даже с наступлением пожилого возраста.

«Мы, извлекатели, расстаемся с жизнью прежде, чем возраст успевает лишить нас наших способностей». Гэвин не знал, считать ли это величайшей жестокостью или маленькой милостью.

Он взглянул на письмо. Как и сказала девочка, это было прямое и недвусмысленное распоряжение о ее освобождении и выдаче ей субсидии в размере четырехсот данаров. Перестав быть рабыней, она получит на руки больше, чем заработала бы служанкой за два года. Для молодой девушки это было целое состояние, достаточное для приданого – в тех сельских областях некоторых сатрапий, где подобные вещи были все еще в обычае. Единственной необычной деталью было распоряжение, чтобы к девушке приставили вооруженную охрану – наемника из компании «Разбитых Щитов», чтобы сопроводить ее до дому. Фелия Гайл, несомненно, считала, что посылать через всю страну молодую и привлекательную девушку с огромной суммой денег значит подвергать ее серьезной опасности. Впрочем, охранник из «Разбитых Щитов» сам по себе стоил больше двухсот данаров, однако у них была безупречная репутация.

Подобно многим социально сознательным женщинам, Фелия Гайл всегда питала большие сомнения относительно рабства. «Разве мы не все братья и сестры под солнцем?» – могла бы спросить она. Гэвин буквально слышал ее голос, рассуждающий на эти темы: «Если посмотреть с позиции Орхолама, какая разница, кто во что одет?» И однако, подобно многим другим, она все же владела рабами. Без них было невозможно представить себе мир. Свободные люди ведь не пойдут по доброй воле на галеры, или в серебряные копи, или чистить канавы, не так ли? А что делать со вдовами и сиротами после того, как их страна завоевана? Оставить на месте, чтобы они погибли в первую же зиму? Или отдать на милость работорговцев, гораздо менее щепетильных, чем жители цивилизованных сатрапий?

И тем не менее, сказала бы она, это все равно лишает людей человеческого облика. Все эти побои, зачатие ублюдков, зависть и неуверенность самих рабовладельцев – Фелия никогда не одобряла всего этого. Нынешнее распоряжение о даровании свободы ее рабыне было более чем щедрым. И все же оно было не такой уж редкостью среди хозяев, боявшихся, что дорогие их сердцу рабы попадут к жестоким или порочным владельцам, а то и того хуже – во враждебное семейство, где их могут заставить раскрыть какие-либо постыдные тайны относительно прежних хозяев. Впрочем, даже хорошая семья всегда могла столкнуться с тяжелыми временами, когда им пришлось бы отдать своих рабов внаем на работу в копях или борделях.

Гэвин спрятал письмо и оглядел комнату, ища, нет ли тут еще чего-нибудь, что стоило бы прихватить с собой. Деньги? Драгоценности? Может быть, покопаться в отцовской переписке? Он выдвинул ящик стола и обнаружил внутри шкатулку. Коротко осмотрел, попробовал открыть, но быстро сдался. Андросс Гайл готов был умереть за свою переписку. Эту шкатулку можно было бы вскрыть разве что зубилом и кузнечным молотком – да и то не факт.

Со вздохом Гэвин поставил ее обратно на место. Вдобавок ко всему, она была еще и тяжелой. Фактически, некоторое количество прежнего содержимого шкатулки было вывернуто прямо в ящик, чтобы освободить место. Несколько драгоценных камней размером с птичье яйцо небрежно валялись среди писчих перьев и хитроумной илитийской ручки с резервуаром для чернил, которая так нравилась его отцу.

Гэвин испытывал извращенную потребность что-нибудь спереть отсюда. В любом случае отец собирался от него отречься, так что было самое время совершить что-нибудь такое, чтобы это заслужить.

Его взгляд упал на боковой столик, заваленный грудами карт для игры в «девять королей» – видимо, отец недавно играл в эту игру. Это была одна из немногих вещей, еще приносивших старику радость. Гэвин и сам играл с ним бессчетное количество раз в прошлом. Старик почти всегда выигрывал. Он был гораздо лучшим игроком, чем Гэвин, и к тому же не брезговал передергивать, если думал, что это сойдет ему с рук. Впрочем, после того как Гэвин однажды поймал его на жульничестве, старик сильно смутился и больше никогда не пытался хитрить с ним – или, по крайней мере, не попадался.

Однако вместо того чтобы хватать одну из колод, лежавших на столе, Гэвин направился к шкафчику, из которого его отец однажды вытащил потрясающую колоду карт, после того как Гэвин выиграл у него три раза подряд. Шкафчик был заперт, но замок не представлял собой ничего серьезного. Гэвин покопался среди старых бумаг и любимых книг своего отца и нашел старую, украшенную драгоценными камнями коробку для карточной колоды. Он взял ее, открыл, вынул колоду. Карты были превосходно выполнены, но на них не было пометок для слепых. Должно быть, отец пользовался ею еще до того, как затворился от мира.

Бросив коробку с колодой к себе в карман, Гэвин вернулся в комнату матери. Девочка-рабыня топталась на месте, ломая руки. Он вручил ей письмо и прошагал к сейфу – пузатому, парийской работы, по виду которого никак нельзя было догадаться, что он открывается при помощи цифр. Гэвин попробовал в качестве кода дату своего рождения. Сейф не открылся.

Ага! Он ввел дату рождения не свою, а Гэвина. Это хорошо: значит, маска снова прирастает.

День рождения Дазена сработал. «Спасибо,