кто имеет такой опыт, кто сражался вместе со мной или моим братом. Вам предстоит послать своих людей на смерть, и в этом даже не будет особого смысла. Фактически, сейчас, что бы вы ни делали, Ру вам уже не спасти. С этим покончено. Если бы вы действовали дальновидно, то послали бы распоряжение эвакуировать город к основанию Руского Носа, вывезя из него все припасы, какие могут потребоваться армии Цветного Владыки. Но вы не станете этого делать, потому что ставите перед собой цель выиграть одно сражение, вместо того чтобы выиграть войну. Что ж, господа, меня ждут мои собственные битвы – битвы, в которых я еще могу победить, и тем самым помочь вам в таких вещах, о которых вам ничего не известно. А посему – счастливо оставаться! Увидимся на поле боя!

Глава 96

Гэвин направился в свои покои. Уже в дверях он заметил отца, поднимавшегося на лифте. Хорошо, что старый ублюдок слеп! С ним был Гринвуди, но раб стоял спиной, помогая старику выйти.

Каррис по-прежнему спала в его постели. Возле кровати на стуле сидел командующий Железный Кулак. Входя, Гэвин увидел, как он потер виски, а затем провел ладонью по бритой голове.

– Командующий, – приветствовал его Гэвин.

– Лорд Призма.

Голос командующего звучал как-то непривычно отстраненно.

– Что-то случилось? – спросил Гэвин.

Железный Кулак поднял на него ровный взгляд.

– Одна из моих коллег – из моих друзей – подверглась нападению, судя по всему, отнюдь не случайному. А вчера кто-то убил одну из наших учащихся. Двое стажеров клянутся, что убийца целился в Кипа, а девочка оказалась на линии огня по стечению обстоятельств. Вы могли бы как-то это прокомментировать, лорд Призма?

– Могу ли я доверять вам настолько, чтобы выкладывать перед вами всю свою подноготную?

Железный Кулак заколебался, и его можно было понять.

– Вот именно, – подытожил Гэвин.

Командующий испустил глубокий вздох и опустил взгляд на свои руки.

– Мы обречены, не так ли?

Гэвин не понял, что он хотел сказать. «Обречены потому, что не доверяем друг другу?»

– Хромерия словно дерево, пораженное молнией. Оно еще стоит, но внутри мертво. Именно поэтому я думаю, что мы проиграем эту войну, – сказал Железный Кулак. – Мы сильнее всех в мире, но наша вера умерла. Если мы не верим в то, что делаем, значит, мы делаем это лишь для того, чтобы сохранить за собой власть. Но как мне кажется, среди нас еще остались те, у кого хватит благородства не бросать в ров живых людей лишь потому, что зверя нужно кормить.

– Остались ли? – тихо проговорил Гэвин.

– После падения Ру эта кампания превратится в полномасштабную войну. А когда это будет настоящая война, а не просто восстание нескольких недовольных безумцев, начнут возникать вопросы. Рано или поздно каждому из нас придется спросить себя, на той ли мы стороне. И если мы заранее решили, что на нашей стороне правды нет, что нет никакого Орхолама, а Хромерия попросту пытается извлечь максимум из своего плачевного положения, то куда в таком случае обратиться тем, кто ищет в жизни какой-то уверенности?

– Может быть, в жизни не следует искать уверенности, – заметил Гэвин.

– Следует, не следует, какая разница? Это то, что нужно людям.

Он был прав. Разумеется, он был прав. Гэвин вскинул бровь:

– Ба, командующий, кажется, вы хотите, чтобы я вновь обратился к религии?

Железный Кулак встретил его легкомысленный тон каменным взглядом.

– Моя вера мертва, лорд Призма, – не в последнюю очередь благодаря вам. Я бы не стал просить вас лгать, но мне нужно, чтобы у моих людей была хоть какая-то причина идти на смерть. Я тоже не стану лгать; я не могу сказать им, что наше дело имеет смысл. Если это неважно – если вы хотите, чтобы мы умирали лишь потому, что таков наш долг, – я способен это принять. Для меня этого достаточно. И для Черных гвардейцев этого достаточно. Но этого будет недостаточно для всех остальных.

– Неужели Черные гвардейцы так меня любят? – сумрачно спросил Гэвин.

Железного Кулака его вопрос, кажется, поразил.

– Мы не собираемся умирать за вас! Мы будем умирать друг за друга, за наших братьев и сестер. За Черную гвардию. – Он усмехнулся. – Впрочем, если поглядеть с вашей стороны, наверное, большой разницы действительно нет.

Командующий встал, поглядел на Каррис, сглотнул и вновь повернулся к Гэвину:

– Было бы не лишним подарить ей кольцо, вам не кажется? Особенно если вы отправляетесь навстречу смерти.

«Ну конечно… И еще было бы не лишним отдать распоряжения, чтобы в случае моей смерти она ни в чем не нуждалась. Проклятье!»

Железный Кулак вышел, и Гэвин последовал за ним. Добрался до уровня, где располагались покои его отца и матери. Приветливо кивнул дисципулам, шедшим мимо него к лифту навстречу дневным заданиям.

Гэвин направлялся в покои своей матери. Он полагал, что смирился с ее смертью, однако войдя в ее комнаты и вдохнув знакомый, успокоительный запах этого места, он помимо воли замер, едва переступив порог. Пахло мебельным лаком, совсем чуть-чуть лавандой и лилиями – он всегда их терпеть не мог, – немножко апельсинами и пряностями, которых он, как обычно, не смог опознать… Не хватало только запаха ее духов. В горле Гэвина набух комок; ему было трудно дышать.

– Ох, мама… я наконец это сделал! Наконец-то я поступил с Каррис по справедливости! Как жаль, что ты не дожила…

– Господин? – вмешался робкий голос. – Прошу прощения, господин… Прикажете мне удалиться?

Это была комнатная рабыня его матери – Гэвин даже не знал, как зовут эту девчушку. Это была другая, не та, что в прошлый раз. Неудивительно, что в комнате царила такая идеальная чистота – не было даже пыли на каминной полке.

– Благодарю тебя, калин, – мягко сказал ей Гэвин, – ты хорошо поработала. Тут прекрасно! Все напоминает мне о ней.

– Мне так жаль, господин!

Девочка уткнулась лицом в ладони. Гэвин покачал головой. Рабыня была совсем молодая. Его мать всегда идеально муштровала свою прислугу и к тому же выбирала только самых умных, предпочитая ум физической красоте, в отличие от других высокопоставленных семейств. Однако бывают ситуации, к которым невозможно подготовить четырнадцатилетнюю девочку.

– Разве моя мать не оставила насчет тебя распоряжений? – спросил Гэвин.

Его мать, как и он сам, обычно держала при своем хозяйстве по меньшей мере полдюжины рабов. Однако в последние годы она урезала их количество, отпуская на свободу в первую очередь тех, кто долгие годы служил ей верой и правдой. Теперь Гэвин понимал почему.

– Она говорила… – Девушка поколебалась, потом ринулась напролом: – Она сказала, что оставила указания Гринвуди, чтобы меня отпустили на свободу, потому что рабы ведь не могут сами приносить в канцелярию приказ о своем освобождении… Но только я все жду-жду, и ничегошеньки… прошу прощения, господин… ничего не происходит.

– Ах ты старый мерзавец, – вполголоса выругался Гэвин.

Его отец до сих пор отказывался принимать смерть своей жены, поэтому попросту проигнорировал эту девчушку. Она торчала здесь четыре месяца, не имея других занятий, кроме как вытирать пыль, ставить свежие цветы и надеяться на какую-то перемену.