Шрифт:
Закладка:
Хочу авокадо, или история одной табуретки
Первая сцена.
На сцене табуретка. Он сидит на полу, обняв табуретку. Он гладит её свежи-струганные ножки.
Он
Она
Табуретка
Доктор
Подушка
— Хорошая, милая, нежная. Я люблю её. Она у меня ассоциируется с чистотой и светом. Светом, из которого соткано всё вокруг. Даже я. Во мне живут её лучики. Они везде. И я нахожу их в камне, в дереве, в мельчайшей частичке, в дуновении ветерка, Везде, где есть жизнь, потому, что она и есть жизнь. Она моя жизнь.
— Твоя жизнь, давно здесь, стоит и ждёт, а ты обнимаешься с табуреткой.
— Жизнь моя. — Бросается обнимать её.
— Аккуратнее, ты помнёшь здесь ещё одну твою жизнь. — Она погладила подушку, привязанную к животу.
— Милая, моя девочка. — Он обнимает её, прижимаясь к животу из подушки.
— Это он. Ты, что забыл?
— Что ты? Родная, это ты забыла, там ждёт своего появления на свет хорошенькая девочка, с белыми кудряшками, и маленьким аккуратным носиком.
— Ты видно слишком много времени проводишь со своею табуреткой, если считаешь, что там девочка. Да ещё и с белокурыми кудряшками.
— Да, именно с белокурыми.
— Откуда ей взять белокурые кудряшки, если в твоём и моём роду все чёрные как смоль. А про нос, я и говорить не хочу. Посмотри на себя в зеркало. И ты поймёшь, что там мальчик с чёрными, прямыми волосами, и…
— Если ты продолжишь сейчас, мы поссоримся.
— Ты мне угрожаешь?
— Предупреждаю.
— И, что же ты сделаешь? Ударишь беременную женщину?
— Я, я, поставлю условие.
— Какое ещё условие?
— Или там девочка с белокурыми кудряшками и маленьким, аккуратным носиком, или…
— Что?
— Или там не мой ребёнок.
— Что? Ты отказываешься от ребёнка?! Может ты ещё, и бросишь меня?!
— Да. Я не желаю, воспитывать чужого ребёнка. Не нужно делать из меня дурака.
— Да ты и так дурак, если не можешь отличить своего ребёнка от чужого.
— Я прекрасно отличаю чёрное от белого.
— Да ты собственную рожу не отличишь от чайника. И знаешь почему?!
— Почему?
— Потому, что носы у вас одинаковые.
— Что?
— То! А что касается белокурой девочки, то она, ты готов, это услышать? Лучше сядь на свою табуретку, потому, что если ты услышишь это стоя, то упадёшь и вышибешь из своей башки остатки мозгов. Так вот, слушай, Белокурая девочка, что сидит у меня здесь. — Она постучала ладонью по подушке. — Читай по слогам. Не-от-те-бя. Ты понял. Меня.
Он смотрит на неё широко раскрытыми глазами. Потом садиться на пол и прижимает к себе табуретку.
— А сейчас я тебя оставлю. И постарайся не разбить себе голову. — Уходит.
Он сидит в не подвижности. Потом хватает табуретку и бьёт её об пол, пока она не разлетается на куски.
Вторая сцена.
Он сидит на табуретке. Она стоит, сзади обвивая его шею руками. Она без подушки. Руки словно две змии, скользят по его груди.
Она. Тише… Ты слышишь, как стучит моё сердце? Тук-тук, тук-тук. Словно дятел на суку делает себе дупло.
Он. Мне страшно.
Она. Не бойся, это совсем не страшно. Смотри как нежно и настойчиво, он входит клювом в мягкую плоть дерева. Ты чувствуешь это? Тук-тук, тук-тук. — Она медленно стучит пальцами по его грудной клетке. Пальцы шагают по груди, опускаясь всё ниже, и ниже. — Тебе нравиться?
Он. Да, мне хорошо.
Она. А теперь дятел превращается в римлянина. Он стоит на арене кругом ревёт толпа. А ему на встречу идёт чёрная пантера. — Она изгибается перед ним, садиться ему на колени. — Покажи ей свою власть. Прижми зверя к земле. Сделай его ручным.
Танцуют. Он берёт её за волосы, сжимая их в своём кулаке.
Она. Мне больно.
Он. Тебе это нравиться?
Она. Да.
Он. Теперь ты ручной зверёк?
Она. Да.
Он. Тогда скажи, с кем ещё путалась эта блудливая кошка?
Она. Тебе перечислить всех? Или достаточно будет назвать десяток самцов, что терзали мою плоть, истекая слюной от наслаждения.
Он. Сука… — Сильнее сжимает кулак.
Она. Мне больно.
Он. Тебе же это нравиться.
Она. Теперь не очень.
Он. Тогда назови того кто обрюхатил тебя.
Она. Какая тебе разница, кто это был? Сосед сверху или сантехник, что чинил нашу раковину.
Он. Потаскуха. — Сжимает кулак.
Она. Мне больно.
Он. Заткнись. Я хочу знать это, наверняка.
Она. А если я скажу тебе, что это ты. Тебе будет легче?
Он. Да.
Она. Даже если там чернокожий мальчик, с белокурыми кудряшками?
Он. Да.
Она. Тогда слушай, чернокожий мальчик, с белыми кудряшками твой сын. А теперь отпусти меня, мне больно. — Он отпускает её. Не нормальный. Испортил мне всю причёску.
Он. Ты сама предложила эту игру.
Она. Я предложила игру, а не реальную пытку.
Он. Но ведь тебе нравилось? — Обнимает её.
Она. Местами, даже очень. — Целуются. Затемнение.
В темноте.
Она. Что ты делаешь, мне щекотно. — Смеётся.
Он. Котик хочет любить свою кису.
Она. Дурачок, аккуратнее, киса очень нежная и не терпит грубости. Вот так, да, чуть ниже. А теперь правее, да… Здесь.
Он. Скажи.
Она. Не отвлекайся, продолжай.
Он. Подожди. Как же мой мальчик может быть чернокожим? Я же белый…
Она. Ну, что за расовые предрассудки. Может твоя бабушка была чернокожей.
Он. Моя бабушка, никогда не была чернокожей.
Она. Тебе не нравиться, что у твоего сына будет чёрная кожа?
Он. Да!
Она. Ты расист.
Он. Нет. Я просто хочу знать правду.
Она. Какую правду? Какую правду ты хочешь знать?
Он. Правда бывает только одна.
Она. Ты, невыносим. Ты понимаешь это?
Он. Я просто хочу знать.
Она. Я просто хочу знать. — Передразнивает его. — Ты зануда. Ты отравляешь мою жизнь с первой нашей встречи. Права была моя мама, когда предупреждала меня, не связываться с тобой. Какая же я была дура, что не послушала её.
Он. Не надо впутывать свою мать в наши отношения. Просто скажи мне правду, или я…
Загорается свет. Он замахивается. Она хватает подушку и прикладывает к животу.
Она. Ты ударишь, беременную женщину?! — Он берёт табуретку и разбивает её об пол.
Третья сцена.
Она сидит на табуретке, широко расставив ноги, поглаживая подушку, привязанную к животу. Он сидит на полу, и читает сказку. Обращаясь к подушке, привязанной к животу. Она смотрит на него влюблёнными глазами.
Она. Какой ты
