Симпатии д-ра Стокоу к Наполеону не удалось скрыть от Хадсона Лоу. Губернатор решил во что бы то ни стало изолировать лояльного к «генералу Бонапарту» врача.

Луи Маршан: «…Губернатор приказал, чтобы визиты д-ра Стокоу проходили в присутствии врача острова. Чтобы положить конец требуемым визитам д-ра Стокоу, губернатор договорился с адмиралом Плэмпином, чтобы тот заявил, что нуждается в д-ре Стокоу для обслуживания его эскадры…»

Военное руководство не только не удовлетворило просьбу доктора Стокоу, но и предало его военно-полевому суду. Британцы не могли ему простить, что тот осмелился взять у Пациента чек на тысячу фунтов и рекомендательное письмо, адресованное Марии-Луизе. Формально же несчастного Стокоу обвинили в нарушении субординации. В конечном счете суд отправил бедолагу в отставку…[234]

* * *

Доктор Антоммарки был прислан на Святую Елену матерью Наполеона, Летицией Бонапарт, и кардиналом Фешем для замены доктора О’Мира; и он будет находиться при Императоре до самой смерти последнего. Потом к нему присоединится еще один врач – Арчибальд Арнотт, военный лекарь 20-го британского полка[235].

Но в истории с Антоммарки имелось одно «но». Дело в том, что он не был ни клиницистом, ни практикующим врачом. Антоммарки слыл отличным… патологоанатомом. Спрашивается, о чем думал кардинал Феш, отправляя к Наполеону в качестве личного врача бывшего ассистента в анатомическом театре? Только об одном: чтобы у постели Бонапарта находился преданный человек. Да, Антоммарки оказался предан; но, как признавался сам, «до сих пор имел дело только с трупами»…

Правда, по прибытии на остров доктор заметно осторожничал. Он не злоупотреблял кровопусканиями, предпочитая из всех лекарств горячие ванны, частые клизмы и ртутные пилюли. А так как от пилюль Пациент отказался, приходилось довольствоваться одними ваннами и клизмами. Плюс рекомендации: общение с людьми, частые прогулки, в том числе – верховые. Неплохо для патологоанатома. Но не для лечащего врача. (Скажем честно: прописанного Антоммарки лечения оказалось маловато.)

К чести доктора Антоммарки, он согласился с диагнозом, вынесенным врачами-предшественниками: хронический гепатит. Что уже отрадно.

Справедливости ради следует заметить, что именно он, Антоммарки, изменил ритм жизни Пленника (и даже оживил!), порекомендовав тому разбить на территории цветник и заняться садом. По прибытии французов в Лонгвуд их окружало пустое плато с жалким садиком под окнами спальни и кабинета Наполеона. Этот садик, как вспоминал Лас Каз, был садом лишь по названию; даже трава – и та на обдуваемом ветрами плато росла плохо.

Впервые по-серьезному садом занялся камердинер Императора Луи Маршан. Он нагнал в Лонгвуд наемных китайцев, с помощью которых были разбиты клумбы с декоративными цветами. Затем посадили апельсиновую рощу. (Сад с клумбами стал именоваться садом Маршана, рощица – садом Али.) Кроме того, на участке перед домом был разбит огород. От него тоже было одно лишь название. Сильные ветры, жара и недостаток влаги губили все, что там высаживалось.

И тут в Лонгвуде появляется Антоммарки, который убеждает Наполеона заняться садоводством. Предложение доктора, поначалу воспринятое как шутка, тем не менее пришлось Хозяину по душе. Так Бонапарт заделался «плантатором».

В конце 1819 года был озвучен проект по освоению садов Наполеона. Отныне генералы, священники и придворные время от времени превращались в садовников и землекопов, которые под руководством «плантатора», одетого в забавный костюм и широкополую шляпу, опиравшегося на трость или, на худой конец, бильярдный кий, помогали рабочим-китайцам копать землю, разбивать грядки, поливать их, пропалывать сорняки и прочее. Тогда же был вырыт бассейн, построена беседка и проложены аллейки для прогулок…

Наполеон был благодарен доктору Антоммарки за эту прекрасную идею с садом.

– Когда меня здесь не будет, – сказал однажды Император гофмаршалу Бертрану, – английские путешественники будут наперебой рисовать этот сад, разбитый Наполеоном. Не найдется ни одного, кто не захотел бы посетить его…

Слова Бонапарта оказались пророческими.

* * *

…Ему снова снилась пани Валевская – в который раз за последние месяц-полтора. Но не в Польше, где зародился их бурный роман, а на острове – их острове, под названием Эльба. Никто (даже он!) не ожидал, что Мари, махнув рукой на все условности, отправится за Императором в его первое изгнание; причем не одна – с Александром, их сыном. И это в тот момент, когда, казалось, от Наполеона отвернулся весь мир и, главное, его супруга Мария-Луиза, мать его Наследника.

Бонапарт очень надеялся, что к нему явится императрица, а приехала «польская жена». Император Франц больше знать не хотел никакого Наполеона, а потому отправил дочь с внуком обратно в Вену. Мало того, Орленок (наследник Бонапарта) получит новое имя – Франсуа-Шарль-Жозеф; из него очень быстро начнут взращивать чопорного австрийца. Дедушка Франц захотел больше: он запретил внуку разговаривать и писать по-французски. Австрийский двор очень быстро отвернулся от вчерашнего благодетеля.

Появление на Эльбе «польской жены» явилось для Наполеона неким чудом: он этого никак не ожидал. Мари придала изгнаннику силы и окрылила надеждой. Результат не замедлил сказаться: скоро Европа вздрогнула от наполеоновских «Ста дней». И если бы сейчас на Святой Елене появилась пани Валевская – о, многое бы изменилось в жизни изгнанного Императора. В любом случае, он не был бы так несчастен…

Возраст, как ни крути, понятие относительное, отсюда и кажущаяся обманчивость. Шестнадцатилетнему подростку двадцатипятилетний юнец кажется чуть ли не пожилым дядей; в глазах же последнего пятидесятилетний человек выглядит чуть ли не питекантропом. И лишь сам «дядя» в свои пятьдесят точно уверен: в его возрасте только все и начинается; главное, приходит мудрость как в повседневной жизни, так и… в любви. Поэтому вряд ли «Монтолонша» лукавила, когда всем кумушкам на острове рассказывала, будто Хозяин в свои «почти пятьдесят» очень даже «еще ничего». Хотя сам Бонапарт старался казаться этаким скромником, которому до прекрасного пола, в общем-то, не было никакого дела, ведь он свое якобы уже отгулял.

На самом деле Наполеон, отличавшийся корсиканским темпераментом и многие годы до ссылки не знавший мук воздержания, находясь на острове, сильно страдал: Наполеону очень не хватало женского общения. Ах, если бы у него была здесь настоящая женщина! Ласковая, нежная, еще не старая и, конечно, преданная. Тогда, возможно, это его последнее изгнание (а в том, что это изгнание для него последнее, он ничуть не сомневался!) показалось бы намного ярче и интереснее…

Здесь, на острове Святой Елены, Наполеон был страшно одинок. Мадам де Монтолон и прочие женщины – все они представляли собой некую череду случайных связей, не более. Ибо женщину постоянную завести никак не получалось. Даже не так: завести постоянную женщину Наполеон позволить себе просто