Решающая победа большевиков над белыми не гарантировала немедленной стабильности советского социального и политического порядка. Махно еще несколько месяцев продолжал борьбу на Украине, крестьянское восстание в Тамбовской губернии приобрело огромные размеры, пока Красной армии не удалось восстановить порядок в регионе. Мятеж моряков в Кронштадте в марте 1921 года породил почти панику в Москве и убедил Ленина осуществить крупные изменения в политике. Но анархисты, восставшие моряки и крестьяне не принадлежали к Белому движению; у них были другие методы борьбы, и сражались они за другие цели.

Эвакуация врангелевских войск из Крыма в ноябре 1920 года

Поражение белых было окончательным. Корабли, вышедшие из гаваней Крыма в ноябре 1920 года, везли побежденных солдат, которые напрасно мечтали о победоносном возвращении. Белые, которые на протяжении трех лет противостояли новым правителям в Москве — временами почти победители, — были обречены больше никогда не сыграть активной роли в политической жизни своей страны.

Несмотря на то что прошло почти шестьдесят лет, история этих побежденных остается расплывчатой и противоречивой. Лидеры белых не были интеллектуалами или политиками, да и не хотели быть; они испытывали мало интереса к систематическому разъяснению программы и были лишены таланта к этому. Действительно, будучи у власти, они выпускали многочисленные воззвания и оставили нам богатые архивы, содержащие переписку, протоколы заседаний и мемуары. Однако их заявления и политические меры допускают противоречивую интерпретацию. Еще больше усложняет для нас дело то, что Белое движение было исключительно разнородным, и объединяло его только общее противодействие врагу. В результате о движении в целом можно сделать только немногочисленные обобщения.

В заключение давайте повторно рассмотрим несколько основных вопросов: кто такие были белые и за что они сражались? Как русский народ воспринимал двух антагонистов Гражданской войны?

Белое движение на Юге России было шаткой коалицией двух групп, казаков и офицеров. Офицеры создали Добровольческую армию и сохраняли командование ею до конца борьбы. Их образ мыслей и предрассудки оказали серьезное влияние на характер движения, так что большая доля ответственности за итоговое поражение должна лежать на них. Вклад казаков был менее очевидным, но не менее важным: они составляли большинство бойцов, и без их постоянного участия армия вскоре потерпела бы крах.

С учетом длительности и ожесточенности Гражданской войны ироничным выглядит обстоятельство, что те несколько тысяч офицеров, которые пришли на Дон, в конце 1917 года и в начале 1918 года решили поднять оружие не против новых правителей в Москве и Петрограде, а против германской армии. Удивительно долго эти люди продолжали верить, что большевики — не более чем агенты Германии. Они хотели победить их, чтобы перейти к более крупной и важной задаче — возобновлению военных действий. Легко увидеть психологические истоки наивности офицеров. Сначала они вели жестокую и разрушительную войну. Они не могли этого делать без убеждения, что победа в этой войне жизненно необходима для будущего родины. После того как они принесли столько жертв для поражения Германии, они не смогли увидеть, что Россия, ее образ жизни, сейчас столкнулась с новым и куда более смертельным врагом. Они уже были научены, что политика — это грязное и бесполезное дело и что надлежащая задача солдата — воевать с зарубежным врагом. Поэтому понятно, что офицеры отрицали для себя, что фактически сражаются за классовые интересы.

Алексеев, Корнилов и другие офицеры, которые прибыли на Дон в 1917 году, организовали Добровольческую армию, потому что хотели продолжить участие России в мировой войне. Но офицерам становилось все труднее обманывать себя: немцы неоднократно демонстрировали добрую волю, и профессиональным солдатам было очевидно: у них куда больше общего с иностранными военными противниками, чем с революционно настроенными соотечественниками. Их единственным естественным врагом были большевики, и естественно, что офицеры стали играть критически важную роль в антибольшевистском движении Юга России. В отличие от некоторых других потенциально антибольшевистских групп, они не просто знали друг друга и друг другу доверяли, они разделяли общие идеи и нормы и уже обладали рудиментарной формой организации. Поскольку враги большевиков воспринимали свои задачи прежде всего как военные, офицеры казались идеальными лидерами.

Более того, офицерский корпус был одним из самых консервативных институтов императорской России, и офицеры были предрасположены ненавидеть и презирать все, за что выступал Ленин и его товарищи. Их консерватизм имел мало общего с социальным происхождением; действительно, до 1917 года армия была одним из лучших общественных институтов продвижения по социальной лестнице. Однако эта профессия естественным образом привлекала тех, кто был готов защищать существующее государство. Частично из-за того, что довоенная интеллигенция не любила государство и милитаризм, офицеры чувствовали себя непонятыми и изолированными от образованных кругов. В эти годы они приобрели отвращение к политике в целом, которая, по их представлениям, была по определению пагубной. Понятно, что особенно они не любили социалистов и революционеров. Они не чувствовали слабостей и просчетов императорской России и мало сочувствовали тем, кто хотел изменить страну.

Будучи совсем не преимуществом, военная традиция в командовании Белым движением оказалась главной слабостью. Офицеры видели только один аспект борьбы и поэтому чрезвычайно сильно ошибались в природе Гражданской войны. Довольно смешно, что, будучи вовлечены в борьбу не на жизнь, а на смерть, они продолжали настаивать: они стоят выше политики. Но нельзя просто отогнать политику силой мысли; генералы неизбежно вели политическую игру и делали это очень плохо. Ничто в их жизненном опыте не подготовило их к организации действующей администрации, ясному выражению своих целей и, как следствие, привлечению на свою сторону сомневающихся и в целом к пониманию чаяний различных слоев русского народа.