двух культур, народной и монастырской, но и отчетливый запрет на «матерную брань», первоначальная функция которой, по мнению Б. А. Успенского, может быть сопоставима со святочными обычаями и заклинаниями[153].

Декларируя отрицание одних форм народной культуры, христоверы подчеркивали другие. Важной становится традиция петь духовные стихи на собраниях – церковные молитвы нередко совмещались с народными мелодиями. Некоторые из пророчеств христоверов по функциям могут быть сопоставлены с традиционными гаданиями и предсказаниями знахарей. А. А. Панченко указывает, что хлыстовские и скопческие радения в кризисных ситуациях использовались для получения «мирской» информации: об урожае, успехе лова рыбы, личной судьбе того или иного человека и т. д.[154] Старицы Ивановского монастыря пророчествовали, в частности, о том, что «будут пожары и не будет дождя и от того не даст Бог плода»[155].

Запрет на спиртные напитки, вероятно, восходит к новозаветному тексту, рассказывающему о праздновании Пятидесятницы[156].

Крещение духом

Несколько вопросов, которые чиновники задавали христоверам, касались представления о сошествии Святого Духа. Именно так некоторые последователи христовщины осмысляли практику хождения вкруг и именно это позволило чиновникам отождествить христовщину с учением квакеров.

Вот как описывает монах Учемского монастыря Иоасаф свое понимание экстатической практики: «Василий [Степанов] да Алексей [Григорьев], ходя по избе, вертелись вкруг с полминуты, а ничего не говорили, токмо вертясь, ухали. А в какую силу вкруг ходили и ухали, того им не сказали, токмо он, Иоасаф, то хождение вкруг, по словам Ивана Соколова, признавал с простоты своей от нашествия на них духа святого»[157].

Связь экстатической практики и представления о святости (освященности Духом), очевидно, не казалась христоверам чем-то невероятным благодаря опыту юродивых, наглядно представлявших именно этот феномен.

Лаврентий Ипполитов рассказывал, что к сошествию Святого Духа нужно подготовиться постом и молитвой: «Перед тем-де собранием всяк про себя прежде в домах своих постятся и молятся, чтоб было на них сошествие Святого Духа. А ежели-де кто не постится и не молится, то на того человека и Святого Духа не снидет»[158].

Чиновники интересовались также, что́ за учение проповедует монах московского Чудова монастыря Иоасаф (в миру Иван Семёнов). В их реконструкции оно выглядело примерно так: «Старец Иоасаф, будучи в собраниях, [говорил], что будто в прежние времена святые апостолы и святые отцы такою верою и деланием спасение получили, и кто против того исправит, и на тех-де сходит с небеси Дух Святыи, и тогда-де уже крещение приимут второе духом, а первое крещение было водою, и кто тем крещением не крестится, тот-де в царство небесное не внидет»[159].

Сам Иоасаф уверял, что он не был автором этого учения и что «во время трясения и кругом верчения нарекания якобы оное от них чинится силою Божиею и сошествием Духа Святого произносил он по научению [Алексея] Трофимова, також и расстриги Агафьи [Настасьи Карповой – К.С.] и Прокофья Лупкина»[160].

Об учении о «втором крещении духом» он и вовсе не говорит в расспросе. Происхождение этого учения не ясно и очень напоминает учение о втором крещении у некоторых христиан-протестантов. Но очевидна текстуальная основа этого учения – это фрагмент третьей главы Евангелия от Иоанна: «Кто не родится водою и духом, не может внити в царствие Божие», который христоверы использовали в своей проповеди.

Упоминается крещение духом и в расспросе строителя Богословской пустыни Дмитрия Гусева. Он упоминает, что именно так – «крещением от Духа Святого» – называл «вкруг верчение» ткач Голубцов, причем, «поставляя свыше церковного крещения». «Лжеучитель и согласник его ткач Голубцов, вертясь в том богопротивном сборище часа по два, говаривал ему и прочим согласникам, что якобы в нем тогда действует дух святой, понеже просто человеку, ежели действия духа святого не было, никакого верчения чинить не можно»[161], – сказал Дмитрий Гусев на допросе в 1745 году. Сам Голубцов на двенадцать лет раньше – в 1733 году – отрицал такую трактовку ритуальной практики христоверов[162], но его жена Арина подтвердила, что именно таким было учение Настасьи Карповой:

В собраниях Ивановского монастыря старица Есфирь Ларионова, встав с лавки, вертелась по келье кругом с час, а старица ж, тетка ее, Есфирина, Настасья Карпова говорила им, что-де на племянницу ее сходит дух святой и ежели-де она, Есфирь, будет сказывать, и те-де слова от Бога, и чтоб они слушали с истиною, токмо она, Арина, чтоб то кругом верчение было б от нашествия святого духа, тогда не поставляла и ныне не поставляет, а поставляет, что чинено было для утруждения плоти[163].

Образ второго крещения встречается и в расспросах игумена Варлаама Самсонова, но отождествляется не с «дарами Святого Духа», а исключительно с покаянием.

Двоеперстие, хождение по́солонь, молитва Исусова

То значение, которое христоверы придают Исусовой молитве, побудило Ю. Клэя говорить о влиянии исихазма на формирование учения христоверов, что, на мой взгляд, маловероятно, – скорее, речь шла о распространенной практике чтения «начальных» молитв, с которых начиналось какое-либо действие – начало работы, вход в церковь и т. д. В число начальных молитв, даже кратких, входит и молитва Исусова.

Хотя в записях допросов христоверов можно встретить лишь краткие и достаточно противоречивые указания на апокалиптические настроения (о «светопреставлении», о «непреставлении света»[164] и об антихристе), это позволяет современным исследователям христовщины вписывать ее в старообрядческий контекст. Кроме того мы, действительно, видим в обиходе ранних христоверов несколько дораскольных практик – двоеперстие, употребление старого варианта Исусовой молитвы, сохранение крестных ходов по́солонь (по солнцу, по часовой стрелке – К.С.). Но бытование этих практик можно объяснять не столько ярко выраженной богословской позицией, сколько размытой религиозной идентичностью и даже попросту бытовым консерватизмом. К примеру, в своей работе А. С. Лавров упоминает, что большая часть приходского духовенства в Калуге, а также настоятели Лаврентьева и Казанского монастырей, до 1720–1721 годов открыто придерживались старого обряда – служили по старопечатным книгам, ходили посолонь, младенцев крестили в домах, а не в церквях[165]. И за этим, по его мнению, вовсе не стоит симпатия к староверам как к религиозной группе. А. С. Лавров приводит также достаточное количество примеров того, как староверы детей крестили «в церкви православным иереем по чину церковному» и мертвых погребали «при церквах по чину церковному». Именно поэтому мы не будем рассматривать ни двоеперстное крестное знамение, ни дораскольный вариант Исусовой молитвы христоверов в качестве результата строгого следования старому обряду. Например, тот факт, что Марья Емельянова «крестилась двуперстно и творила молитву Исусову по старопечатным книгам»[166], мог и не свидетельствовать о ее староверческом мировоззрении. Хотя