* * * 　

13 января, спустя пять дней после отъезда Ольги, в квартире Новиковых в городе Томске зазвонил телефон. Трубку взяла бабушка.　

Мама, это я, — раздался в трубке неожиданно близкий голос Ольги. 　Оля, ты где? Что с Алешей? — растерялась мать.　

Мама… Я в Моздоке. У меня все хорошо. Лешу еще не нашла. Это оказалось не так просто. — Голос Ольги электрическим импульсом шел по проводам, по закопанным кабелям, на тысячи километров до родной квартиры. — Знаю только, что он действительно в Грозном. Мама, хочу тебя попросить… Ты только не ругайся, ладно… В общем, мне надо больше времени. Сколько, не знаю. На работу я позвоню. Ты можешь с Настей еще побыть? Если скажешь «нет», завтра возьму обратный билет.　

— Что, там и вправду так страшно, как по телевизору показывают? — помолчав, спросила мать.　Я не знаю… Да.　Оля… — Несмотря на то что слышимость была отличная, мать говорила громко, с силой прижимая трубку телефона к уху. — Доча… Ты за нас не волнуйся. Настя ходит в школу, у нас все хорошо. Деньги у меня есть, продуктов полно. На днях, пока Настя в школе, съезжу домой, пенсию получу и варенья привезу побольше. Блинчики вместе печем… Она досмотрена, ты за нас не переживай. Делай, что надо. Дома у тебя все в порядке. Говорим постоянно о тебе и Леше. Ты только никуда не лезь… Я пробуду столько, сколько нужно. Ты что, плачешь? Не плачь. Доча, мы тебя любим. Все, даю Настю…　

— Мама, мамочка… Мы с бабушкой каждый вечер телевизор смотрим про эту Чечню, — взволнованная Настя перехватила трубку. — Как ужасно, что Леша там. Ты только осторожно там, ладно? Очень скучаю по тебе. Мамочка…　

Через пять минут оплаченное время междугороднего разговора истекло. Трубка омертвела. Вытирая платком глаза, Ольга вышла из переговорной кабинки почтового отделения. Она пыталась сказать дочери и матери, как сильно она их любит, что они и Алеша для нее все, но слова — это только слова, они лишь обозначают чувства, но не передают их. Пять минут побыла дома и вернулась в Моздок: маленький городок, переполненный военными.　

Возле почты ее ждала Валентина Николаевна.　

* * *　

Поздним вечером женщины сидели в вагончике. Позже, весной, когда в Моздок начнется нашествие матерей, власти выделят им спортзал в техникуме, где поставят двухъярусные кровати. Но это будет потом. Ольга и Валентина Николаевна приехали слишком рано, никто им не помогал, поэтому они были вынуждены оставаться в этом вагончике, одиноко стоящем на запасных путях.　

По прибытии женщины этого не заметили, но оказалось, что город был просто забит войсками. Здесь одновременно находилось несколько тысяч военнослужащих, ожидающих отправки в Чечню. Общежития и другие подобные здания превратились в воинские части. Там стояли часовые, по периметру была натянута колючая проволока. На предприятиях солдатам варили суп в огромных кастрюлях, выставляя их прямо на улице. Из казарм по ночам часто слышались пьяные выкрики.　

Пили многие: солдаты шатались по городу пьяными, наказания никто не боялся, им было все равно, они отправлялись на убой, на непонятную, никому из них не нужную войну. Но были и другие, которые ехали осознанно, защищать свою страну, где угодно. На таких держалась армия.　

Вокзал продолжал жить своей жизнью: прибывали поезда, комендатура кого-то ловила по путям. Но в вагончике было тихо, звуки извне сюда почти не проникали. Обычный плацкартный вагон без света и воды. Вода на вокзале в кране. Вечером можно было набрать с собой пластиковую бутылку, чтобы умыться утром. Невыносимо хотелось в душ, помыть голову.　

Матрасов не было, отопления тоже, приходилось спать полностью одетыми на голых полках. Отцепленный вагончик назывался «вагоном для беженцев», ночевали в нем в основном жители из окрестных станиц, приезжающие в Ставрополье за пенсией и не успевающие добраться до дома до наступления темноты.　

Бывали и беженцы, Ольга с утра познакомилась здесь с одной бабушкой, бросившей свою квартиру в Грозном и поехавшей скитаться по свету с двумя пакетами вещей, в одном из которых находилось скрученное ватное одеяло. «Страшно там, доченьки. Очень страшно. Не дай Бог вам это видеть», — односложно отвечала бабка на все расспросы женщин. Она хотела доехать до Курска, где у нее оставались какие-то родственники. У этой бабуши Ольга взяла адрес ее сестры, оставшейся в Грозном, записав на всякий случай название улицы и номер дома себе в блокнот.　

Итак, был вечер. Вагон оставался погруженным в темноту, лишь светил в окно один из фонарей на путях. Ольга и Валентина Николаевна сидели на полках напротив друг друга, в свете из окна на столе виднелась прислоненная к стеклу иконка Владимирской Божией Матери. Ольга полюбила эту икону. Ей казалось, что Богородица каждую минуту находится рядом с ней, понимая ее, как никто другой. Еще на столе оставались неприбранные пустые пластиковые коробочки из-под вермишели быстрого приготовления и газета с крошками съеденного лаваша.　

— Валентина Николаевна, — тихо сказала Ольга. — Мы здесь ничего не узнаем. Надо ехать дальше.　

Валентина Николаевна ничего не ответила. Всего за сутки, проведенные в Моздоке, она сильно изменилась. На вид словно постарела еще больше. Как-то сгорбилась. Стала отмалчиваться, прятаться внутри себя. Взгляд из-под очков стал измученным и затравленным. Тихая учительница русского языка потерялась в непонимании, что ей делать дальше.　

Как и Ольга, она раньше думала, что стоит только приехать на Кавказ, а дальше все сложится самым чудесным образом; что не пройдет и дня, как она узнает, что сын живой и невредимый. Но глядя на хаос и столпотворение вокруг, она растерялась.　

— Валентина Николаевна, нам надо как-то пробираться в Грозный-Северный. Там штабы. Мы же хотели попасть туда. Здесь находиться смысла больше нет, — не обращая внимания на ее молчание, продолжила Ольга, понимая, что она черпает решимость от присутствия другой матери. — Давайте завтра возьмем такси до границы с Чечней. Может, как-нибудь упросим военных на блокпосте. Может, денег дадим, и они посадят нас на какой-нибудь грузовик, идущий в Северный. Я знаю, что страшно, мне самой страшно, но что делать-то? Никто за нас не поедет. Хоть что-то узнаем, а дальше как Бог даст.　

Убеждая ее, Ольга убеждала себя.　

— Давление у меня скачет, — шевельнулась в полумраке Валентина Николаевна. — Постоянно таблетки приходится пить. Знаете, Ольга… Я не поеду. Простите. Сил нет. Боюсь, что сына там не найду, а…　

«А то, что там увижу, лишит меня остатков надежды», — мысленно закончила за нее Ольга. В неведении проще надеяться.