– Спасибо, – машинально сказала я. Я увидела, что Саша развернул машину и поехал обратно. Но, заметив, что я иду с Эварсом, проехал мимо.

Нет, это не Саша. Это мои миражи. Просто похожая машина. За рулем сидела женщина с поддутыми и сильно накрашенными губами, как будто говорила «У-у-у-у-у…» А я решила, что Саша. Обрадовалась… Сильно стукнуло сердце… Мое сердце любит Сашу. Голова не любит или не хочет любить, а сердце любит, сильно стучит, разгоняется при встрече с ним, пытается заставить меня развернуться и бежать за ним, не думая, что будет завтра. Жить сегодня. Не получается так. Сегодня заканчивается и наступает завтра – то завтра, о котором ты не думала, боялась, прятала голову в песок. Мне мама часто говорила, когда я была маленькой, – пока ты прячешь голову в песок и думаешь, что тебя никто не видит, кто-то подойдет и выдернет у тебя самое красивое перо и убежит с ним. Я сначала не понимала, где же у меня находятся эти перья? Спросила как-то маму, она долго смеялась, обнимала меня и сказала, что перья – невидимые. Лет до десяти я верила, потом поняла, что мама шутит, как обычно. А еще лет через двадцать пять поняла, что моя юная мама очень много знала о жизни. Как я хочу с ней поговорить! Может быть, мы неправы с Маришей, что решили не общаться с ней? Ведь мы ее нашли! Почему бы нам просто не забыть обиду и не написать ей? Точнее, не попробовать еще раз… Ведь я писала, когда мы ее нашли. Мама тогда ничего не ответила, даже не открыла мое сообщение. Не открыла – и всё.

– Когда вы уезжаете?

– Русский человек говорит «вы», если хочет показывать дистанция, – улыбнулся Эварс.

– А австралийский человек чего на самом деле хочет?

Почему-то улыбающийся иностранец, ничего не понимающий в нашей жизни, незнамо зачем приехавший сюда, привязавшийся ко мне, появившийся сегодня в самый неподходящий момент (зачем он вообще пришел в это кафе?!), раздражал меня неимоверно.

– Мне очень нравится Россия. Жить в России. Это другой мир. Я не понимал ничего, когда был дома. Здесь я вижу всё по-другому. Наверное, я русский в моя душа.

В этот момент две машины на наших глазах столкнулись на повороте, ни один водитель не хотел пропускать другого, а тут еще и развозчик продуктов на велосипеде решил быстренько пролететь по переходу и навстречу ему – два школьника на электросамокатах. Мальчики упали, столкнувшись с велосипедом, сумка разносчика открылась, из нее выехала колбаса и рассыпался пакет с мандаринами. Из слегка стукнувшихся машин выскочили два водителя и пошли друг на друга. Эварс вытащил телефон и стал их снимать.

– Ставите истории о нашей жизни?

Он неопределенно улыбнулся.

– Красиво! Русская жизнь имеет интересный колорит.

– Вы неплохо говорите.

– Я учил русский в университете. И у меня соседка русская, моя хорошая подруга. Мы часто разговариваем по-русски.

– Она давно уехала из России?

– Убежала! – засмеялся Эварс.

– А вашу соседку зовут не Мария, случайно?

– Пойдем есть очень вкусный русский суп… боршть… В тот ресторан, где мы сейчас были, невкусно, но хороший кофе. А боршть надо есть в другой ресторан… в другом ресторане, – сам себя поправил Эварс. – Трудно. Постоянный контроль. Рестора-ну, рестора-не, рестора-ном. – Он помотал головой. Как вы это делаете?

– Автоматически.

– Идем?

Я кивнула, сама не знаю почему. Я не хотела супа, и тем более борща, я не хотела ни о чем говорить с Эварсом. Но какая-то мысль или ощущение, что-то невнятное, немного тревожное, но в общем хорошее заставило меня кивнуть.

Эварс за несколько дней успел обнаружить наш самый лучший и дорогой ресторан. Я была здесь один раз, с Сашей, в самом начале наших отношений. Я так хорошо помню этот день, темный, сумрачный, с сильным пронизывающим ветром, помню чай с облепихой, который мы не стали пить, выпили вина и поехали ко мне. И это был один из самых лучших дней в моей жизни. Не потому, что произошло что-то необыкновенное, то, чего не было до или после. Не знаю почему. Я была счастлива до кончиков пальцев. Я понимала, что так не будет всегда, что таким счастьем невозможно наполняться долго. Но я чувствовала – это мой человек, это человек, с которым я буду долго-долго, наверное, всю жизнь, человек, для которого я родилась. Чтобы сделать его счастливым и чтобы он сделал счастливой меня. Я просто не знала, что у него уже есть дети, которые хотят его любви и внимания, есть жена, близкая и родная, и хорошая, от которой невозможно уйти, как от самого себя. Не знала. И была счастлива. Как инфантильная, глупая, бессмысленная дура.

Я заставила себя поднять глаза на Эварса, который что-то говорил мне, сам посмеивался, кивал. Вот хорошо человеку! Самодостаточен абсолютно, прямо как моя сестра-двойняшка Марина.

– Вы сказали, что хотите написать книгу о современном русском языке?

Эварс горделиво улыбнулся. Улыбка у него приятная. Ну и что? Что мне его улыбка?

– И о его носителей.

– Носителях.

– Да.

– Это будет кому-то интересно в мире?

– Конечно! Разумеется. Непременно. Еще бы. А то! Без сомнений.

Я с некоторым подозрением посмотрела на своего собеседника.

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Да! Отлично! Особенно потому, что вы сидите здесь со мной. Это много другие разные способы сказать «конечно».

– Ясно…

Я повнимательнее взглянула на иностранца. Что мы знаем о них? Что они такие же, как мы? Все, без исключения? Что у них другой язык, другая история, другие гены, но тоже два глаза, два уха, две ноги и две руки, на каждой из которых по пять пальцев, гнущихся только в одну сторону, и от этого мы с уверенностью считаем, что они совершенно такие же, как мы?

– Олга… – Он смело положил руку мне выше запястья. Я аккуратно вытащила руку. – Вы такая красивая, я не могу дышать.

– Не дышите.

Эварс засмеялся.

– И остроумная. Очень редкий… – Он не знал слова и показал руками – сложил ладони вместе, как будто лепил снежок. – Микс!

– Сочетание.

– Да!

Я пожала плечами:

– Я не вижу своей красоты, даже если она и есть.

– Почему вы сегодня грустная?

– У меня проблемы. Девочка, которая пришла ко мне за помощью, вышла в окно.

– Она умерла?

– Нет, но она в больнице. Я должна была помочь, но не смогла.

Эварс сочувственно покачал головой.

– Вы могли ее остановить?

– Не знаю.

– Вы хотите поехать к ней?

– Да. Я не уверена, что ей это нужно.

– Доброе слово нужно всегда.

Странно, что так говорит иностранец, и не сказал мой Саша, самый лучший на свете Саша, близкий, любимый. Нет, ничего не прошло. Нет, я врала себе. Я по-прежнему тоскую, я его не забыла, и забыть, наверное, не смогу. Но почему он так равнодушно ко всему относится? Он знает какую-то другую правду? Понимает, как очень хороший психолог, что мы мало что можем? В основном портим? Что у того, кто плывет по течению, путь проще, надежнее и длиннее, не оборвется в одночасье? Если ты не борешься с течением, оно тебя не захлестнет, не накроет с головой. Так учат, кажется, даосы. Китайской цивилизации пять тысяч лет как минимум. Возможно, передвижение по независимо текущей от тебя реке во времени и пространстве позволило им выжить и сохранить свою цивилизацию без кровавых купюр. Но мы не китайцы. «Плыть по течению» в русском языке это слабоволие и малодушие, а не мудрость, терпение и сила. Но ведь на самом деле иногда нужна сила, чтобы отступить, чтобы не бороться за то, что ты иметь хочешь, но не должен.

– Олга…

– Да? – Я с трудом заставила себя посмотреть на Эварса. Зачем он сидит сейчас передо мной? Что ему от меня нужно?

– Вы как будто здесь и не здесь.

– Это правда.

– Где вы?

– Ешьте борщ, остынет. Его надо есть горячим.

– Русские едят много очень горячая и очень холодная пища. Мне нравится это. Яркие эмоции. Яркий вкус.

– Вы знаете нашу маму?

Он неопределенно кивнул, улыбнулся и поднес мне свою ложку:

– Вкусно… М-м-м… Хотите попробовать?

– Спасибо, нет. Я пойду. Я поеду в больницу к девочке.

– Я с вами. – Он махнул рукой официанту и положил на стол две тысячи рублей.

– Не будете