– Такая была суматоха, – оправдывался Бернард. – И Валериус трещал без умолку. Сбил меня с мысли. В другой раз буду умнее, – поджав губы, пообещал он.

Амара тихо фыркнула и, проследив глазами за Машей, покачала головой. Помолчав немного, она сквозь зубы процедила:

– Кровавые во́роны. Эти идиоты даже теперь, когда на кон поставлен весь мир, не оставляют своих игр. Клятый ворд готов разнести их в клочья, а они все затевают тайные сделки, будто ворд – всего лишь временное неудобство.

– Им приходится в это верить, – сказал Бернард. – Не то пришлось бы признать, какими они были болванами, когда пять лет не слушали наших предупреждений.

– А это было бы ужасно, – сказала Амара и на минуту замолчала, обдумывая ситуацию. – Успех Валериуса даст Аквитейну все необходимые оправдания, чтобы удержать Корону, даже если… когда Октавиан вернется.

Бернард согласно хмыкнул.

– Что будем делать?

– Поговорим с моей сестрой, – сказал Бернард. – Выясним, кого из сенаторов можно склонить на нашу сторону. – (Маша с Аяксом уже завершали неторопливый круг по манежу.) – Как она?

– Сегодня улыбалась, – сказала Амара. – Шутила. Чуть ли не смеялась.

Бернард шумно вздохнул:

– Ну хоть что-то за сегодня хорошее. Если каждый день чего-то такого добиваться, понемногу сложится.

– Очень может быть, – согласилась Амара.

Бернард взглянул на нее искоса и ласково накрыл ее руку своей.

– Ты сама-то как?

Она обхватила его ладонь, ощутила ласковую силу и шершавость много работавшей руки.

– Женщина, которой я практически подписала смертный приговор, поручила мне защиту и воспитание своей дочери. Едва ли не в тот же день я убила отца Маши. А девочка каждую ночь прибегает ко мне за утешением после кошмаров. – Амара покачала головой. – Не знаю я, как с этим справляться, любимый.

Маша, подъехав ближе, подняла на нее взгляд. Проверила, прямо ли держит спину, и улыбнулась с гордостью, но чуть виновато.

Амара улыбнулась в ответ. Невозможно было не улыбнуться.

Бернард, посмотрев на обеих, кивнул с блеском в глазах:

– Может, вы с ней долетите до Гарнизона? А я приведу Аякса и встречу Сану в своем кабинете.

Амара взглянула на мужа и медленно, нежно поцеловала в губы. А потом пошла к Маше, натягивая на ходу кожаные летные перчатки. Девочка, заметив это, просияла.

Обдумывая слова мужа, Амара с сомнением поджала губы.

«Может, он и прав. Может быть, из маленьких побед сложится большая».

Глава 4

– Ну, так и нарубите себе лесин! – гремел Валиар Маркус. – Легион клятых любителей уже поставил две трети частокола, а ваши дурни все скулят по оставленным в Кании бревнам? – Он, постукивая себя жезлом по нагруднику, а изредка и по головам лодырей, прошелся вдоль ряда занятых работой легионеров. За время долгого безделья на судах дисциплина прискорбно ослабла, люди отвыкли от тяжести доспехов. – Помоги вам, поганцам, Великие фурии, если Свободный алеранский раньше нас поспеет с ограждением, я вам такое устрою, что к ворду за защитой побежите.

Не переставая возмущаться, Маркус обошел прибрежный лагерь Первого алеранского легиона. Алеранцы заняли две соседствующие вершины холмов, старые скалистые пики, поросшие колючками и кустарником. Широкая долина между ними досталась канимам, ретиво обустраивавшим свой лагерь. Инструмента у этих здоровенных псин хватало, а отсутствие алеранских фурий они возмещали грубой силой – и численностью.

Маркус задержался, оглядывая долину под собой. Клятые во́роны, сколько же там канимов! И каждый из них – боец. Варг не решился высаживать мирных жителей, пока для них не построили укрепления. Маркус его не винил. Он и сам, случись ему высаживаться в Кании с последними остатками алеранцев, не спешил бы вывести их в незащищенную местность в каких-то пяти милях от самого воинственного города на материке.

С этого пригорка Маркусу видна была Антилла на севере: круг тяжелого сероватого камня, нагроможденного поверх костей древних гор. В ярком дневном свете камни отливали голубизной, отражая небо и холодное море. Антиллус Раукус, выбирая, кому доверить защиту родного города, выбрал, конечно, кого-то из самых верных и упрямых старых дружков, и тот теперь из кожи вон лез, лишь бы оправдать доверие.

Маркус потратил еще минуту, обдумывая расположение канимского лагеря. Любому вышедшему из города отряду, чтобы добраться до воинов-волков, пришлось бы миновать один из алеранских лагерей. Более того, укрытый лощиной лагерь не виден был с городской стены. Разумеется, крыло рыцарей Воздуха добралось бы сюда в считаные минуты, но, если антилланский наместник не совсем забыл об осторожности, он сейчас притихнет и не станет пугать горожан, пока сам не разберется в происходящем.

И еще – если только его дурни как следует укрепят свои холмики – два алеранских легиона лучше канимов будут владеть местностью. Атака на алеранский легион на укрепленной позиции – рискованная игра, и за выигрыш приходится платить большой кровью. Впрочем, численное превосходство канимов делало такой же безумной ставкой попытку атаковать их лагерь. А разместившиеся южнее города сводные силы алеранцев и канимов стояли между Антиллой и наступающим вордом. Антилланский командующий, как бы туп он ни был, не мог этого не оценить.

Многое и многое могло пойти наперекосяк, но время высадки и расположение войск так удачно сложилось, словно им всем улыбалась удача.

Конечно, удача тут ни при чем. Все обдуманно, и обдуманно с умом. Да Маркус и не ждал иного от этого командира. Вот чего не было дано его деду. Секстус был великим мастером политических интриг, а возглавить легион в поле не умел, ни разу не встал рядом с воинами, не сражался вместе с ними, не завоевал себе места в глазах легионеров. Секстус добился от подданных верности и даже почтения. Но командиром они его не считали.

Октавиан – другое дело. Первый алеранский легион умрет за него до последнего человека.

Маркус закончил обход лагеря, обрушивая на каждый недочет громы и молнии, а безупречную работу вознаграждая непроницаемым молчанием. От него того и ждали. Слухи о положении Алеры уже разлетелись по войскам, и людям было не по себе. Брань и рычание твердолобого Первого копья и других центурионов доказывали, что легион жив – стоит ли он на месте или рубится с врагом. Никакие заверения, никакие ободряющие слова так не успокаивают солдат.

Однако и толковые закаленные центурионы задумчиво поглядывали на Маркуса, словно искали у него ответов на свои сомнения. Маркус отвечал на их взгляды молчаливым воинским приветствием, показывая, что Первое копье как ни в чем не бывало занят своим делом.

Когда наступил вечер, он остановился на самой южной точке обороны и уставился в