мягкие апрельские сумерки, когда владыка уходил от Крестьянкиных. Как он ни сопротивлялся, Елизавета Иларионовна вручила ему «на дорожку» полную сумку вкусной постной снеди. На вопрос, где он остановится, владыка ответил просто и не без юмора:

– Пойду на Черкасскую, к архимандриту Пантелеимону – авось не выгонит. Так что будем соседями. Заходите, всегда буду рад.

Ваня пошел провожать владыку. Окраинная улица была пуста и тиха. Лишь лениво перегавкивались поодаль собаки, да еще красноармеец покупал семечки у торговки на углу.

Шли медленно и молчали. И в этом молчании между епископом и подростком происходило что-то очень важное.

– Благодарю тебя, – наконец негромко проговорил владыка. – Я ведь чувствовал там, как ты молишься за меня… ежедневно. Мне это очень помогало.

– Как… там? – так же тихо спросил Ваня, словно взрослый.

Епископ вздохнул.

– Там молитва чище и Господь ближе. Это главное… Ну, расскажи же о себе. Ты, я еще за столом заметил, щуришься сильно. Зрение ухудшается?

– Да, врач сказал, скоро нужно будет очки надевать.

– Ну, наденешь, ничего в этом страшного нет, я вот всю жизнь в очках хожу. Как ты учишься? Ходишь в школу?

Ваня пожал плечами.

– Да, в восьмую, с финансовым уклоном… Я как во сне туда хожу. Вроде что-то делаю, а мысли совсем не о том… Да и школа-то с перебоями работает.

– Куда думаешь дальше идти?

«Окончишь школу, поработаешь, получишь сан, послужишь, а в свое время непременно будешь монахом», – всплыли в голове слова епископа Николая.

– Буду поступать на бухгалтерские курсы. Маме ведь помогать надо… Бухгалтеры всегда нужны. А дальше как Господь управит.

Дошли до домика, где жил духовник упраздненного год назад Введенского женского монастыря, архимандрит Пантелеимон (Филиппов). Ваня склонился под благословение.

– А подарок за мной, – вдруг снова улыбнулся владыка. – И будет он таким, что останется с тобой на долгие годы. Я обещаю. Ну, ступай.

…Этим подарком стала фотография в скромной деревянной рамке. Она изображала епископа Серафима и епископа Николая – двух орловских исповедников. На обороте владыка Серафим сделал надпись: «От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца твоего и да даст тебе истинное счастье в жизни».

Эту фотографию отец Иоанн Крестьянкин бережно хранил всю свою жизнь.

Орёл, февраль 1930 года

– Осторожнее, осторожнее! Левее давай… Так, теперь правее. Цепляй его!

– Пальцы на морозе стынут…

– Ничего, скоро закончим… Тяни!

Огромный колокол, издавая пронзительный, рвущий душу скрежет, нехотя заскользил вниз по наклонной крыше. Обвязанный со всех сторон толстыми канатами, он, казалось, сопротивлялся своим губителям, словно живой.

– Поше-ел, пошел… – Плотный коренастый парнишке в полушубке и ушанке весело глянул вниз с крыши и повелительно крикнул: – А ну разойдись! А то зашибет, так придется панихиду господу богу заказывать. – И рассмеялся.

Толпившиеся внизу прихожане Ильинского храма молча расступились. Растерянно отошли обновленческие священники. Отошел на несколько шагов и Ваня Крестьянкин, стоявший рядом с матерью и Сашей Москвитиным.

На самом краю крыши колокол словно запнулся. Помедлил какую-то секунду и, переворачиваясь, полетел вниз.

От звонкого удара содрогнулась вся улица. Взметнулась вверх снежная пыль, брызнули в разные стороны металлические осколки. К месту падения, галдя, бросились мальчишки. Их отталкивали милиционеры в черных шинелях.

Люди, стоявшие вокруг, тихо плакали. Все слова были сказаны раньше, все, что можно было крикнуть, – выкрикнуто. Ответ на все был один: в соответствии с указанием НКВД РСФСР от 6.01.1929 так называемый трезвон, или звон во все колокола, запрещен, оставлен только звон в малые колокола установленного веса и в установленное время по просьбе религиозных организаций. Большие же колокола с храмов города будут сняты по требованию трудящихся и реализованы порядком, установленным для госфондимущества… Вот и «снимали».

Ваня молча смотрел на валявшиеся посреди улицы обломки. Прощай, колокол!.. Пусть сбросили тебя с обновленческого храма, но все-таки Ильинский – свой, родной… Именно ты, колокол, звонил в день венчания родителей, ты звонил в те дни, когда Крестьянкины крестили детей и провожали своих ушедших в последний путь… В тебя я звонил, когда на Пасху разрешалось взбираться на колокольню, и, если приложить ладонь к гудящей бронзе, она ласково, мягко отбрасывала руку… И вот теперь лежишь на булыжнике мертвой, обезъязычевшей железной грудой, и рабочие, пыхтя от натуги, поднимают твои осколки в кузов грузовика.

– Пойдем, мама, – позвал он Елизавету Иларионовну, – нечего тут смотреть.

– Ох, сыночек, – всхлипывала мать. – Что же это творится такое? Когда ж этому будет конец?..

– Проводи мать и выходи, – шепнул Саша, – мне тебе кое-что показать нужно.

Через минуту Ваня показался во дворе. Вышли на улицу. Оба задержались взглядом на новенькой табличке, недавно появившейся на заборе: «Улица Безбожников». И оба опустили глаза. Как жить на такой?.. Родная Воскресенская, Орёл, Россия – за что же вас убивают? И не враги, не пришельцы – свои же…

Ушли так, чтобы не видеть бьющую по глазам табличку. В ближайшей чайной взяли по чашке бледного чаю и сели на скамью у окна, подальше от галдящих компаний.

– Смотри, что в газете напечатано. – Саша без предисловий сунул в руки друга смятый номер «Известий» от 16 февраля.

Это было большое интервью митрополита Новгородского Сергия (Страгородского). Ваня сразу же выхватил из середины строчки:

«Действительно ли существует в СССР гонение на религию и в каких формах оно проявляется?» И ответ на этот вопрос: «Гонения на религию в СССР никогда не было и нет… Последнее постановление ВЦИК и СНК РСФСР о религиозных объединениях от 8 апреля 1929 года совершенно исключает даже малейшую видимость какого-либо гонения на религию».

«Верно ли, что безбожники закрывают церкви, и как к этому относятся верующие?» Ответ: «Да, действительно, некоторые церкви закрываются. Но производится это закрытие не по инициативе власти, а по желанию населения… Безбожники в СССР организованы в частное общество, и поэтому их требования в области закрытия церквей правительственные органы отнюдь не считают для себя обязательными».

– Как же так? – недоуменно произнес Иван, глядя на друга. – Ведь… это неправда! Как же нет гонений? И по какому такому желанию населения закрыли у нас в Орле двадцать пять храмов?..

– Читай, читай, – кивнул Саша. – Там еще интереснее впереди.

Иван скользнул глазами по газетным строчкам. «Допускается ли в СССР свобода религиозной пропаганды?». Ответ: «Священнослужителям не запрещается отправление религиозных служб и произнесение проповедей (только, к сожалению, мы сами подчас не особенно усердствуем в этом)».

– Что за чепуха? – дрожащим голосом проговорил Иван. – Какой же владыка так скажет? «Мы сами подчас не особенно усердствуем в этом»… Что это за… странная ирония?.. И эти ответы выше…