Тем же, кто хлопочет об освобождении его, владыка велел напомнить слова Священного Писания: «Многие ищут благосклонного лица правителя, но судьба человека – от Господа». Ибо не навек оставляет Господь. Но послал горе и помилует по великой благости Своей…

Владыка и все присутствующие осенили себя крестным знамением.

– Велики испытания, которые выпали в этом году нашей Церкви, – продолжил епископ. – Ересь обновленчества заполонила Русь, осквернены ею старинные храмы, многие из священства, к прискорбию нашему, поддались искушению или по неразумению и вражьему попущению перешли к живоцерковникам. Касается это и нас. Сегодня только Болхов, Елец да некоторые орловские приходы сохранили верность Святейшему Патриарху Московскому и всея России, прочие уклонились в раскол… – Владыка обвел собравшихся суровым взглядом, возвысил голос. – И поэтому я беру на себя ответственность создать и возглавить самоуправляющуюся Автокефальную Елецкую Церковь, которая объединит всех верных Патриарху, все «тихоновские» приходы Ельца, Болхова и Орла. Мы отмежевываемся от обновленцев и не имеем с ними ничего общего. Конечно же, мера эта вынужденная и прискорбная. Так будет продолжаться до Поместного Собора, который будет рано или поздно созван и восстановит власть Патриарха во всей его полноте.

В храме стояла тишина. Потом из толпы прихожан послышался чей-то одинокий голос:

– Аксиос!

– Аксиос, аксиос!.. – поддержали его десятки, а затем сотни голосов.

Суровое лицо епископа потеплело. Он благословил паству. Певчие запели: «Ис полла эти, дэспота», и пение подхватил весь переполненный храм…

Под благословение подходили, несмотря на многолюдство, без толчеи, благоговейно. Ваню оттеснили, и он, продвигаясь в очереди, думал о том, что только что услышал с амвона. «Владыка прямо сейчас, на наших глазах, пошел на подвиг исповедничества… А ведь его только что выпустили из тюрьмы. Что будет с ним дальше? Снова арест? Ссылка, тюрьма? Мученичество?.. Об этом он не думает, его жизнь – Церковь, его душа болит о ней… И вот он… отрекся от себя, от своей судьбы. Отринул все чуждое, что вокруг… Так может… может, и мне так же?..» Эта мысль просияла какой-то ослепительной вспышкой.

Знакомые женщины-соседки, стоявшие в очереди, тихонько переговаривались меж собой:

– …а монастыри-то он как же убережет-то?.. Обновленцев-то эвон сколько. А монастыри у них что бельмо на глазу.

– Ой, не знаю, не знаю… Беда, беда…

– А если позакрывают – монахов-то куда?..

Монашество!.. Да вот же выход!.. Ваня вспомнил материнский рассказ о том, как насмешил он всех малышом, заявив, что непременно будет монахом в женской Введенской обители… А что, если это было неосознанное стремление к тому, ради чего он и родился на свет?.. А теперь – сама жизнь, ее обстоятельства подводят его к этому, главному…

Но постригут ли его? Ведь ему – всего двенадцать… Ну что ж, он будет ждать – столько, сколько нужно. А если действительно монастыри к тому времени закроют?.. Ваня даже головой помотал. Нет, нет, не может такого быть. И врата ада не одолеют ее. Даже если придется уйти в катакомбы, как первым христианам…

Между тем подошла его очередь. Владыка встретил его теплым, неуставшим взглядом.

– Тебе, Ванечка, владыка Серафим велел кланяться отдельно. Мы видели, как ты в зале суда сидел все три дня, видели, как плакал… Но не унывай, на все воля Божия. На что тебя благословить?

– Я хочу быть монахом!

Неожиданно для себя самого он почти выкрикнул эти слова.

Окружающие примолкли. Большинство из них хорошо знало Ваню Крестьянкина, с детских лет прислуживавшего в храме. И сейчас старые и молодые смотрели – то на потупившего взгляд мальчика в старом, лоснящемся от заношенности мокром френче, то на владыку, который, держа ладонь на его голове, смотрел куда-то вдаль. Наконец епископ дрогнувшим, мягким голосом произнес:

– Окончишь школу, поработаешь, потом примешь сан и послужишь. А в свое время непременно будешь монахом.

…Так оно и произошло годы спустя.

…Епископа Елецкого Николая арестовали вторично уже через месяц, в ноябре 1922-го. В вину ему вменили «поддержание устоев тихоновской церковной политики, которая своими деяниями поддерживает русскую, а также заграничную контрреволюцию». Его приговорили к ссылке в город Задонск. В ноябре 1925-го владыка был арестован в третий раз, уже в Москве, и помещен в Бутырскую тюрьму, а в следующем году выслан в Тверскую губернию. В 1927-м освобожден и через год скончался в Москве в возрасте сорока девяти лет…

Орёл, апрель 1924 года

Пирожки матери удались, как всегда. С грибами, с капустой, с яблоками – словно до революции, в те времена, которые теперь вспоминались с ностальгией. Конечно, и тогда было много всего, что не нравилось, но – сравнится ли с нынешним?.. Во всяком случае, карточки на продукты в Орле ввели только в 1916-м, в последний год старой власти, а не отменили до сих пор. В праздничной готовке, как всегда, Елизавете Иларионовне помогали все дети. Пришли поздравить брата с именинами и старшие, Саша и Костя, уже жившие своими домами. И сам именинник, Ваня, несмотря на попытки отговорить его, старательно резал лук, стараясь не ронять шелуху на пол и изредка смахивая с ресниц слезы.

Но сейчас все это было позади. Пирожки уже источали пленительный аромат, и горбатенькая Таня, звеня тарелками, расставляла приборы.

– М-м-м!.. – мечтательно втянул воздух носом Саша. – Красота-то какая! Давайте уже скорее за стол, а то есть охота – сил нет!..

Маленькая горница сияла чистотой, на столе – простые, но такие вкусные постные блюда: вареная картошка, от которой поднимается аппетитный пар, квашеная капуста, малосольные огурцы, домашний квас… И пирожки, конечно. Их на горячем железном листе подавала сама хозяйка.

После молитвы расселись за столом. И только Ваня на правах именинника потянулся за первым пирожком, как в окно кто-то постучал с улицы.

– Кто это еще там? – удивилась Елизавета Иларионовна. – Вроде никого не забыли.

К окну подошел Саша. И, заглянув в стекло, обернулся в изумлении:

– Там… владыка!

– Какой владыка?..

– Наш владыка! Серафим!..

Елизавета Иларионовна изменилась в лице.

– Как же это, Господи?.. Он же… он же в тюрьме!..

…Встреча была бурной.

Елизавета Иларионовна откровенно плакала от радости. А младшие Крестьянкины не могли скрыть восторга при виде епископа, которого неожиданно до срока освободили из заключения…

– Вас сегодня выпустили, Владыко? – уточнил Костя после того, как радость встречи немного улеглась и гостя усадили на почетное место за столом.

– Сегодня, сегодня, – смеялся владыка. – Как нарочно подгадали к празднику. Как выпустили, так я сразу же в храм, а потом к вам. Извините, что с пустыми руками, без подарка.

– Лучший подарок – это то, что вы на свободе, –