Да что же это такое? Все мужики мира сговорились что ли? Неужели я настолько безобразна? Тогда – бедный Мишка. Ему приходилось видеть меня каждый день только вот такой – жалкой и стремной.

– Придет, придет. Аааааа.

– Трусы у тебя – жесть, – второго Рафом вроде кличут. Он бесцеремонно разглядывает мое белье. Честно говоря, я сама чуть от восторга не скопытилась, когда красотищу увидела на базарном прилавке. В таких трусах и сдохнуть не страшно. Роза Люксембург точняк в таких похоронена была. Феминистские панталоны. От созерцания их, думаю, у несчастного амбала случится импотенция дня на три, не меньше. – Жук, родинка вон.

– Так она на левой ляжке, а не на правой.

Боже, спаси идиота. Фарс переходит в новую стадию.

– Ну и это. У нее еще тату должна на жопе быть. Чур ты смотришь. Я боюсь ослепнуть.

– Эй, вы чего. С меня трусы снимать собрались? – напрягаюсь я. Класс, просто арт-хаус. – Не дамся.

– Спросили мы тебя, – погано оскалился Жук, и ухватился за резинку последнего оплота моей добродетели. – Не дергайся. Никто не покусится на твою сокровищницу. Только посмотрим на твой зад и все, больно не будет. Даже приятно. Ты ведь, поди, и забыла что такое мужская ласка? И чем так воняет?

– Селедкой, – господи, только со мной могло произойти подобное. Осталось только чтобы в момент сдирания с меня трусов принц на белом коне явился в эту юдоль. И картина сказочного идиотизма будет полной. Хотя, вот на принцев то мне и не везет особо. Зато на коней…

– То есть ты коматозной родственнице селедки принесла? – приподнял бровь Раф. Даже разжал пальцы на моей шкирке слегка.

– Горошек еще, – хныкнула я, пытаясь изобразить высшую степень дебилизма.

– Ты бы ей еще орешков принесла, – заржал держиморда. – Жук, давай уже заканчивать. Я сейчас загнусь от вони. Снимай с нее панталоны и пусть валит. Слушай, ты уверена, что это селедкой несет, а не…

Я обреченно замерла на месте. Позора я не боюсь, конечно. Но, когда до вас дотрагиваются в самых интересных местах организма чужие грязные пальцы, приятного мало. И сейчас я боролась между двумя желаниями – эти самые пальцы переломать и отработать двух козлоподобных скотов банкой с горошком. И даже уже почти решила, что во втором случае смерть мой будет более быстрой и легкой. Но…

– Ни на минуту тебя нельзя оставить одну, Аргентина Дмитриевна, – насмешливый голос громом звучит в гулком коридоре больницы. Черт, черт, черт. А этот конь тут откуда? Или все же принц? И какого хрена ему тут надо? – Кстати, ребята правы. Трусы у тебя… Пахнешь ты тоже не фонтан.

– А вы не нюхайте.

Боже. Что делать? Что же мне делать? Если сейчас он копнет под меня чуть глубже, прямо вот на миллиметр, я провалю все миссии сразу и тогда…

– Руки от бабы убрали.

Нет, он не конь. И не принц. И вооще сейчас на человека похож мало. Чертовы трусы, намокают моментально.

– Я не баба, – шепчу я, но кто бы меня слышал.

Глава 17

Демьянов

Девочка в платье из ситца, в страшных кошмарах, будет мне сниться.

– Я не баба, – чертова пигалица. Ее чуть не изнасиловали прямо в коридоре дешевой богадельни два кабана бородавочника, с печатью олигофрении, на отнюдь не породистых лицах, а она «не баба». Королева, блин, сакская. И что у нее с зубами опять? – И вообще, я бы сама справилась. Какого черта вы влезли. И вообще, вы что, больной?

– Здоров как бык. Чувствую себя в разы лучше твоих милых дружочков, которые переедут в соседнюю с вашей двоюродной сестрой, палату, после общения с ребятами из моей охраны. А чем вызван вопрос, Аргентина Дмитриевна? Нет, мне ваша забота понятна, конечно. И даже льстит, местами. Но…

– Что вы тут делаете? – она пыхтит, как сердитая кошечка, носом издает звуки смешные, драконьи такие, того гляди дым ноздрями пустит. Боже. Действительно, какого черта я здесь делаю? Она же страшная, как смертный грех. Как все смертные грехи вместе взятые. И пахнет она гребаным грехом, и яблоком и чертовым вазелином.

– За тобой слежу, – ох, что творится сейчас за толстыми линзами старушечьих очков. Торнадо, тайфун.

– Следите? – да, она аж рычит. Девка не лохушка, и уж точно не дура, прорывается из нее что-то. То, что я уже видел и никак не могу вспомнить где и когда. Словно стерлось из памяти что-то важное, вымаралось до белого пятна, и это жутко бесит. – Это вообще-то противозаконно.

– Конечно. Я же должен знать, кого на работу принял. А вдруг вы маньячка? Возьмете и запыряете меня до смерти пилкой для ногтей, ил ичего хуже, домогаться станет. А я, знаете ли, весьма разборчив… Не то что те два милых, интеллигентных молодых человека, которые с вас хотели стянуть последний оплот женской добродетели.

– Вы… Вы бываете когда-нибудь серьезным? Как вы вообще чего-то добились в жизни, с таким подходом к ней? Вы же круглый язвительный…

– Назовешь меня дураком, я тебя раздавлю, – теперь рычу я. Сука. Мерзкая, наглая лягушонка, даже совсем не царевна. Сводит меня с ума, бесит неимоверно. – Сожгу твою жабью шкурку в печи.

– Я хотела сказать болван, вообще-то. Давайте, давите. Или за чем вы явились в эту юдоль болезных?

– Пригласить тебя на ужин, – снова она меня как сопляка развела? Как у нее получается выставлять меня раком даже там, где я должен бы быть на коне? И это слово дурацкое «Болван» прозвучало не обидно. А как-то… Как то так, что у меня все встало, включая часы за миллион. – Должен же я тебе отплатить за котлету с пюрешкой. Не люблю оставаться в долгу. Понимаешь?

– Для этого вы могли бы мне просто позвонить, а не бегать задрав хвост за мной. И уж тем более не следить. Это низко. Хотя, от таких, как вы можно ожидать и не такого.

– Ты бы взяла трубку? – приподнимаю бровь, пропуская мимо ушей месседж про «Таких, как я». Мне вот интересно, как она врет? Краснеет. А может пуговицу начнет теребить на своей уродской кофтенке, или нагло будет смотреть мне в глаза и при этом облизывать губы судорожно. Как?

– Конечно. И напомнила бы вам о субординации.

– Точно. И пошла бы показывать трусы направо и налево, кому не попадя, вместо того чтобы поесть в ресторане омара и поболтать о работе в приятной обстановке. Конечно, спасибо, что о субординации напомнила. А теперь пошла в машину, быстро. Пока я не рассердился.

Она права. Я рядом с ней превращаюсь в какое-то неуправляемое дурное существо. Может быть потому что эта дурковатость заразна? Другого объяснения я просто не могу найти этой аномалии. И она рот свой открывает, округляет губы буковкой о, и сверкает своими проклятыми линзами, как робот из Ну, погоди. И я чувствую себя дураком волком, у которого хвост стоит дыбом, и не только хвост, мать его. Она что, собирается со мной спорить?

– Я не ужинаю в ресторанах по пятницам, – да она насмехается. Просто откровенно и изощренно. Улыбка по бесцветному блеску пробегает совсем не простушкина. Оскал самоуверенной прожжённой телки. Черт, да кто она такая?

– Библиотекарша, серая мышь, синий чулок. Слушай, а ты не так проста, как кажешься. Ты ведь не просто так меня чуть не завалила у офиса, я прав?

– Вы еще и фантазер, – тихий вздох. Бля, я просто себя накрутил. Ну какая из этого убожества женщина вамп? Бледная моль, которую я я от чего-то начал демонизировать. И мужа я ее начинаю понимать бывшего. У меня сейчас тоже есть желание задрать ее эту юбку монашью и… Боже. Там же трусы ее страшенные, и лапти наверное на лапах. – Спасибо, что спасли. И я поужинаю с вами. Только сестре передам вещи.

– Твою сестру избили. Возле ее палаты отираются бойцы очень неприятного человека. Тебя обшмонали, искали на теле приметы. Ты знаешь почему? – я щурюсь, пытаясь увидеть хоть тень страха. Хоть нюанс какой-то эмоции. Но не вижу ничего, кроме страха