Она вздрагивает, как от удара. И смех Игорька замирает на излете, будто его хлыстом перерубает.

– Гена. Мы же договорились, – выдыхает дурнушка. Опускаясь на стул рядом со мной. Я чувствую жар ее тела, и понимаю, что с ней не все в порядке. Ее щеки полыхают огнем, а над губой блестят бисеринки пота. Что это? Страх? Нет, нечто другое, и совсем мне не нравится. – Зачем вы меня вызывали?

– Я приглашал, – хмыкаю я, не сводя глаз с замершего на своем месте Леснова. Он сканирует Аргентину тяжелым взглядом, даже принюхивается, как мне кажется. – Познакомьтесь, это Игорь Витальевич, мой добрый товарищ и поставщик. Тебе придется часто с ним общаться, поэтому я решил…

– Для этого не стоило меня под конвоем привозить в дорогой ресторан. Эти вопросы решаются в рабочем порядке, – черт, да что с ней? Неужели я все таки…

– Почему? Вы знакомы? – нет, ей не страшно. Ей… Плохо, мать ее. Она того и гляди свалится со стула.

– Ладно, Ваня, мне пора. Девка не в моем вкусе, страшна больно. Пусть с секретуткой моей связь держит. Ирка то розанчик была, – хохочет Леснов, резко поднимается со стула, бросает на стол купюры. – Нет времени. Милая Гена, приятно было познакомиться. Правильно, не ведитесь на то, чтобы ваш шеф звал вас Тина. Проститутское имя. Ваня, я заценил твою шутку. Поиздевался? Кстати, у той бляди татуха на жопе была. Тебе если нравится играть…

– Да пошел ты, – рычу я, ослепнув от ужаса. Девка похожа сейчас на сеньориту вишенку.

– И пошел. Слушай, ты конечно извращенец, – заржал Леснов и зашагал к выходу.

Не она. Не узнал. Тина… Просто имя для Игорька это теперь триггер. Черт.

– Аллергия. Нечем дышать, – уже свистит это недоразумение, которое я, явно рехнувшись, принял к себе на работу. – Там… У меня в сумочке… Там…

– Жора, машину, – ору, подхватывая на руки легкое женское тело, обмякшее как тряпичная игрушка. И на фига мне это все? За что?

Глава 22

Аргентина (Тина – Гена)

– У тебя на жопе нет татуировки.

Класс. Этот невероятный мужчина скоро пропишется в убогой съемной квартире. Пахнет супом одурительно, травами и, кажется сливками. А кокетливый фартучек на олигархе Демьянове выглядит весьма комично и я бы сказала сексуально. Вообще, готовящие мужчины – секс в чистом виде. Жаль что они об этом не догадываются. Но рассказывать об этом им все же не стоит.

– А должна быть? – я все еще сиплю, но дышу уже вполне сносно после укол, который мне сделали в дорогущей клинике, куда меня на руках приволок вытаращивший глаза и вопящий как бегемот Иван Ильич.

– Я еще никого столько на руках не таскал, – игнорирует мой вопрос наглый кухонный захватчик, колдуя над уродливой эмалированной кастрюлей с отбитым боком. Ее давно надо было выкинуть, да рука не поднялась. Мамина кастрюля, сюда ее взяла, просто потому, что подумала, так будет легче избавиться от покоцанной памяти.

– Так и приказали бы своему охраннику, чтобы он…

– И суп я не варил никому сто лет, учти, – рычит мой начальник, яростно орудуя ложкой в исходящей паром кастрюле. Рот наполняется слюной, а внизу живота появляется странная, абсолютно неуместная, ноющая тяжесть. Он действует на меня не так, как должна действовать заказанная жертва.

– А как же ваша жена? – опасный вопрос. А какого ответа я жду вообще? Я вижу как напрягается спина Демьянова, хотя, что уж я такого спросила. Конечно у него есть жена, конечно у него есть прошлое. У всех оно есть. И у меня, черт бы меня подрал с любопытством моим идиотским. И его прошлое хочет его уничтожить моими руками. Но хочу ли я этого?

– Ее я носил на руках очень давно, Тина. В другой жизни. Даже уже кажется, что ее и не было.

– Я конечно вам очень благодарна, но вас как-то стало слишком много в этом доме, и в моей жизни, – пусть он уйдет. Просто пусть исчезнет. Я не хочу знать ничего о том, что происходит в его семье. Почему? Зачем мне нужны чужие трагедии? Может потому, что я по уши увязла в этом… гребаном дерьме, из которого не знаю как выгрести? Или… О нет, это просто невозможно. Я же железная баба, заржавевшая изнутри. Закостеневшая в ненависти к мужикам изменщикам. А он ведь такой же, не может не быть таким. Просто хитрый и умный. Хитрющий, как поживший лис. Зубастый и чертовски красивый. В природе, как всем известно, красотой наделяются самые страшные особи. Они заманивают жертвы свои в ловушку именно своим внешним видом, а потом… – Иван Ильич, я не хочу с вами дружить. И вам наверное к жене поехать лучше.

– Поучи еще куда мне ехать и что делать. Ты моя служащая, запомни. И я могу делать с тобой все, что заблагорассудится. Ты просто мне напоминаешь… Не важно. Дружить с тобой у меня тоже нет ни желания ни лихости. Это просто обыкновенная забота начальника к подчиненной, едва не отдавшей концы у него на глазах. А поесть тебе нужно. Доктор сказал, что ты, скорее всего не жрала неделю, вот тебя и скрутило, плюс аллерген. Я же тебе выписал аванс, какого хера ты мажешься черте чем? Хорошо хоть тату у тебя нет на заду.

– В смысле? И чего вы пристали к моей заднице? Точнее к тату, точнее…

– В коромысле, мать твою. У тебя есть поднос?

– Что?

– Ну поднос такой, на ножках, чтобы есть не вставая с дивана твоего убогого? Врач сказал покой сегодня тебе нужен. Я пришлю сиделку. Завтра выходной у тебя. Неоплачиваемый, учти. Вот такой я крохобор. Слушай, совсем я с тобой задолбался.

– Нет. Вы сказали, что я мажусь, но я не… Вообще, что вы тут раскомандовались? И сиделку мне не надо? И вообще, отстаньте уже от меня. Вы помимо того, что крохобор, еще и надоеда.

– Я? Надоеда? А ты… Помаду свою захорони, как ядерные отходы. Суп то будешь?

– А он со звездочками? – рот наполняется слюной так, что кажется я вот-вот захлебнусь.

– Он сырный, с фрикадельками. Жора приволок фарш и псырок Дружба, откуда у парня такие фантазии хрен знает. Звездочки… Хм… – губы он делает трубочкой, смешно и как то по-детски.

– Боже, да макароны звездочки, – нетерпеливо ерзаю я на месте, загибаясь от острого желания попробовать на вкус… Черт, да суп я хочу. Я хочу суп.

– С цветочками. Моя бабушка их называла цветочками. И Зойка… Прости, мне пора, – резко меняется настроение у моего шефа, при воспоминании о жене. На лицо набегает грозовая туча, и глаза… Они становятся не просто стальными. Они теперь переливаются всеми оттенками олова и ртути. И лицо делается хищным и болезненно-злым. – Ты права. Мне нужно поехать к жене. Ешь суп, Гена. Он получился вкусный. А ведь можно было просто заказать бурду в ресторане.

Он идет к двери, и я не хочу чтобы он уходил.

– Суп пересоленный, жутко, – стону я, не в силах бороться с ужасным желанием, противоестественным и жгучим. Он моя жертва. Только вот хочу я его совсем иначе. – Говорят, что тот кто пересолил…

– Ты играешь с огнем, – он даже головы не поворачивает в мою сторону, но каменеет спиной, останавливается. – У нас с тобой чисто деловые отношения. Мне пора к жене.

– Вы ее любите?

– Ты очень любопытна и нарушаешь субординацию, – теперь в его голосе насмешка. – Я ей нужен, Гена. И это я ее сделал такой, какая она теперь. Так что до послезавтра.

Дверь за Иваном Ильичом закрывается даже не скрипнув. Тихо-тихо. Дура ты Гена. Дурища. Нельзя смешивать работу и чувства к жертве. Нет, это не любовь и даже не жалость. Просто симпатия. Просто. Просто все очень сложно. А суп и вправду вкусный. Телефон звонит на тумбочке. Я знаю кто меня ищет. Надо ответить. Надо.

– Я готова. Дайте мне еще три дня.

– Умничка, – хихикает мне в ухо тягучий капризный голос. Зоя снова на веселе.

– За что вы так ненавидите своего мужа? –