Дружинники его послушались, отправились в город Киев, Иван же Годинович раздёрнул на бережку белый шатёр, постелил пуховые перины, собольи одеяльца и взялся там с Марьей Дмитриевной миловаться.

В то время приехал в Чернигов-город купеческий сын Афромей Афромеевич. Он не на княжий двор спешил и не на боярский двор спешил, он спешил на двор к будущему тестю, купцу Дмитрию.

Говорит купеческий сын:

– Ай же ты, Дмитрий Иванович, ты куда девал Марью Дмитриевну?

Отвечал купец:

– Марья нынче у Иванушки Годиновича. Я добра не дал – так он силой увёз.

Купеческий сын Афромей Афромеевич вскочил на коня и отправился вслед за Иваном. Застал Афромей Ивана Годиновича у реки Смородины в белом шатре, на пуховых перинах. Вскочил Иван на резвые ноги, начали они с Афромеем биться. Долго ли коротко боролись, но побивал Иванушка купеческого сына, пригнул его к сырой земле. В ту пору ножа при нём не случилось – говорит тогда Иван Годинович Марье Дмитриевне:

– Марья Дмитриевна, моя полюбовница, дай-ка ты мне быстрее ножище-кинжалище – пластать грудь Афромею Афромеевичу.

Просит Марью и Афромей Афромеевич:

– Невестушка моя, Марья Дмитриевна! Не давай ножища-кинжалища Ивану Годиновичу. Тащи-ка Ивана за жёлтые кудри с моей белой груди. У князя Владимира прослывёшь ты девкой-чернавкой, а у меня будешь царицею!

Тут-то девица призадумалась: «Что мне слыть девкой-чернавкой? Лучше быть царицею за Афромеем Афромеевичем».

Схватила она Ивана за жёлтые кудри, стащила его с белой груди своего жениха. Привязали Марья с Афромеем Ивана Годиновича к сырому дубу и пошли в его шатёр забавляться на пуховых перинах, баловаться на соболиных одеяльцах.

В ту пору и в то времечко прилетал в шатёр чёрный ворон. Пророчествовал он человеческим языком. Говорил ворон таковы слова:

– Владеть Марьей Дмитриевной сыну купеческому на роду не написано, а написано на роду Ивану Годиновичу.

Услышал Афромей пророчество, рассердился на ворона. Вскочил он на резвые ноги, схватил тугой лук, натянул шелковую тетиву, наложил калёную стрелочку. Только вот стрела в птицу не попала, попала она в сырой дуб и назад воротилась. Вонзилась стрела Афромею в буйную голову, облился купеческий сын горючей кровью – и пришла ему горькая смерть.

Тут Марья Дмитриевна поднялась с пуховых перин, с собольих одеялец, взяла в руки острую саблю, подошла к сырому дубу.

Говорит она Ивану Годиновичу:

– От одного бережка я откачнулась, к другому не прикачнулась. Иванушка свет Годинович, у тебя ведь скованы резвые ножки, связаны белые ручки. Коли не возьмёшь теперь меня замуж, я тебе отрублю голову.

Говорит ей Иван Годинович:

– Отвяжи мои резвые ноги, отвяжи мои белые руки! Повезу я тебя, Марья Дмитриевна, в Киев, пойдём мы в Божью церковь держать на головах золотые венцы, меняться золотыми перстнями. А отцом посаженым на нашей свадьбе будет сам Владимир-князь.

У Марьи женское сердце раздумалось, из её белых рук сабля выпала. Отвязала она Ивана от сырого дуба.

А как встал Иван на резвые ноги, подобрал он ту острую саблю и отсёк Марье белые руки. Отсёк, а сам приговаривал: «Этих мне рученек не надобно – обнимали они купеческого сына». Следом отсёк ей сахарные уста. Отсёк, а сам выговаривал: «Этих мне губушек не надобно – целовали они купеческого сына». Отсёк ей и резвые ноженьки. Отсёк, а сам выговаривал: «Этих мне ноженек не надобно – обвивали они сына купеческого».

Вскочил затем Иван Годинович на добра коня и отправился к городу Киеву. А на пути его – Вавило со скоморохами.

Иван Годинович спрашивает:

– Вы куда, скоморохи, бредёте? Кому песни поёте?

Отвечает Вавило:

– Идём на великое царство, переигрывать царя Гороха, ещё сына его Перегуду, ещё зятя его Пересвета, ещё дочь его Перекрасу!

Просит княжий племянничек:

– Заиграй и мне, Вавило, во гудочек, во звончатый в переладец, и пусть Кузьма с Демьяном приспособят!

Отвечает тогда Вавило Ивану Годиновичу:

– Мы играем для добрых людей. Езжай-ка ты от нас своею дорогою.

Вольга и Микула Селянинович

Как отправлялись с княжьего двора охотники для лова зверя, говорил им Вольга: «Добрые мои охотнички! Вы делайте то, что вам повелю: вейте шелковые верёвочки, становите верёвочки по тёмному лесу, по сырой земле». Слушали Вольгу охотники, вили они шелковые верёвочки, ставили их по тёмному лесу, по сырой земле. Ударялся тогда оземь Вольга, оборачивался серым волком: принимался рыскать по тёмному лесу. Без счёта заворачивал он к тем шелковым верёвочкам куниц, лисиц, чёрных соболей, малых поскакучих зайчиков, белых горностаев, а за ними туров, вепрей, лосей с оленями.

Как отправлялись на птицу сокольники, говорил им Вольга: «Добрые мои сокольнички! Вы делайте то, что вам повелю: вейте шелковые силышки и становите те силышки на тёмный лес, на самый верх». Ударялся затем Вольга оземь и становился ясным соколом: летал по небу быстрее калёной стрелы, без счёта заворачивал к силкам шелковым гусей-лебедей, серых утушек и всякую малую пташину.

Отправлялись рыбаки с княжьего двора, и им говорил Вольга: «Добрые мои рыбаки! Вы делайте то, что вам повелю: возьмите дроворубные топоры, стройте дубовое судёнышко, вяжите сети шелковые, выезжайте на сине море». Слушались рыбаки Вольгу: брали топоры, мастерили судёнышко, вязали шелковые сети, выезжали в сине море. Превращался тогда Вольга в рыбу-щучину, плавал в море, без счёта заворачивал к сетям шелковым сёмжинку, белужинку, плотвиченьку, дорогую осетринку.

Стало Вольге восемнадцать годков, и пожаловал ему родной дядюшка два городка с крестьянами: первый город Гурьевиц, а другой – Ореховец. Отправился Вольга туда за данью. Захватил он с собой добрых молодцев, могучих богатырей: Добрыню Никитинца, Алёшу Поповича и Василия Казимировича.

Как поехали они к первому городку, слышат: где-то в полюшке пахарь на свою лошадку покрикивает, соха кленовенькая поскрипывает, лемеха по камешкам пощёлкивают. Захотели всаднички увидать того пахаря, да здесь им закавыка вышла. Молодцы плётками своих коней охаживают, торопят их, подбадривают, однако скачут с утра до вечера и никак до пахаря не доедут: только и слышат, как поскрипывает его соха кленовенькая, как он на лошадку свою покрикивает. Умаялись они к первому вечеру, поставили в поле шатры, а как утром встали, вновь поспешили. И на второй день не доехали. Лишь на третий день увидели они оратая. У крестьянина кобылка соловая, сошка кленовая, лемеха у сошки серебряные, а гужочки у сошки шелковые.

Говорит