Шрифт:
Закладка:
– Не ты ли, калика, тот Алёша? Если так, давай с тобой побратаемся – вместе будем править в Киеве.
Однако Попович его не слушает: выхватил он из-под каличьей одежды припрятанный нож – только и покатилась по сырой земле голова Тугарина.
Надел затем на себя Алёша все тугаринские платья, прихватил с собою его разрывчатый лук, вскочил на его коня и обратно отправился. Как увидали могучее Николище с Екимом Ивановичем, что Тугарин к ним направляется, перепугались, сели на добрых коней и повернули к Ростову. Однако вскоре понял Еким Иванович: вот-вот настигнет их Тугарин. Выдернул он боевую палицу в сорок пудов и бросил назад себя. Угодила палица в Алёшу, сшибла наездничка с черкесского седла. Упал Попович на сырую землю бездыханным. А Еким-то Иванович не мешкался: соскочив с коня, сел ему на белую грудь, хочет её ножом пороть. И совсем бы пропал Алёша, да вот только увидел Еким на белой груди золотой крест. Понял он, кто перед ним, заплакал и говорит калике:
– По грехам моим надо мною, Екимом, учинилося. Убил я своего названого братца.
Отвечает могучее сильное Николище:
– Не плачь до того, как домовину перед тобой не пронесут.
Достал калика из котомки медвяное питьецо, поднёс к Алёшиным бездыханным губам. Как с первого глоточка сделались у молодца живы губы, со второго – лицо зарумянилось, а с третьего – он и глаза открыл.
Говорил Николище Алёше:
– Ты играй, сын попа ростовского, да не заигрывайся. Хитри, Алёша, да не захитривайся.
Поменялись они с каликой платьями: вновь надевал Николище лапоточки семи цветов, брал в руки тридцатипудовую палочку, Алёша же – своё богатырское платье. А платье Тугарина Змеевича разорвали они на клочки и выбросили.
Попрощались Еким Иванович и Алёша Попович с перехожим каликой и поехали в Киев. Прибыли молодцы на княжий двор, привязали коней к дубовым столбам, поднялись в светлые княжьи горенки, помолились Спасову образу, на все четыре стороны кланялись, били челом самому князю Владимиру и его княгине Апраксии.
Спросил ласковый князь:
– Откуда вы, добры молодцы, и как вас по имени кличут? По имени-то вам можно место дать, а по отчеству – можно и пожаловать.
Говорит один гость:
– Мы из Ростова-города. Сам я Алёша, сын Федора – старого соборного попа. Оттого и кличут меня Поповичем.
Другой гость говорит:
– Зовусь я Екимом Ивановичем. Отец мой – простой мужик.
Владимир-князь распоряжается:
– Садись, Алёша Попович, по отчеству в передний уголок, в большое богатырское место, на дубовую скамью напротив меня. А ты, Еким Иванович, по отчеству садись в задний уголок на палатный брус.
Алёша отвечает:
– Сяду я, князь, не на дубовую скамью, а на палатный брус со своим товарищем.
Сели Алёша с Екимом в задний уголок на палатный брус, стали угощаться яствами, пить зелено вино из полных чар. Здесь половицы затрещали, пол зашатался, стены наклонились, крыша прогнулась. Все лавки в горнице попадали, все столы скособочились. Заходит на пир сам Тугарин Змеевич – отросла у поганого новая голова. Тугарин на Алёшу Поповича поглядывает, в усы себе дует, посмеивается.
Делать князю нечего: сажает князь гостя на большое место, в передний уголок на дубовую скамью – туда, где должен был Попович сидеть. А Тугарин большего требует:
– Подле меня посадите княгиню Апраксию!
Посадили подле него княгиню Апраксию Дмитриевну, поднесли ему яства сахарные и медвяные питья. Тугарин по целой монастырской ковриге за щеку мечет, а как пьёт – так по целой чаше питья отхлёстывает. Он на княгиню гоголем посматривает, жмёт её белую ручку, шепчет ей ласково:
– Бросай своего старого князя, выходи за меня, за молодого Тугарина Змеевича.
Княгиня от его ухаживаний зарделась, она его словам обрадовалась: заглядывается на Тугарина Змеевича, сама ему яства подкладывает, сама вина подливает.
Говорит князю Алёша Попович из заднего угла, с палатного бруса:
– Ответь мне, светлый князь Владимир Красно Солнышко, что к тебе за болван пришёл, что за дурак неотёсанный? Он на почётном месте сидит, ест-пьёт, словно свинья-обжорище, ко княгине он, собака, руки за пазуху кладёт, целует её в сахарные уста и над тобой, князем, насмехается. Вот у моего отца-батюшки, ростовского попа, была старая собачища. Насилу она по подстолью таскалась. Костью та собака подавилась, так я взял её за хвост и под гору махнул – то же и Тугарину будет!
Тугарин от таких слов почернел, как осенняя ночь. А Попович сидит себе, словно светел месяц, и бровью не поведёт.
Принесли повара белую лебедь. Княгиня Апраксия Дмитриевна попыталась ту лебедь порезать, да, засмотревшись на Тугарина, белую рученьку себе поранила, завернула её рукавцом, опустила под стол и говорит:
– Княгини мои боярыни, либо мне резать лебедь белую, либо смотреть на молодого Тугарина Змеевича.
Подхватил Тугарин лебедь и проглотил её целиком, а следом бросил в свой рот целую монастырскую ковригу. На княгиню он пуще прежнего заглядывается, её он пуще прежнего поглаживает, за пазуху ей свои ручищи суёт, говорит ей таковы слова:
– Выходи за меня, за молодого Тугарина. Мы старого князя упечём в подвал, запрём на замок и сами станем править стольным Киевом: всех в бараний рог свернём, никто с нами ничего не поделает. А всё оттого, что есть у меня, Тугарина, бумажные крылья – как летаю я на тех крыльях, никому меня с неба не скинуть.
Вновь говорит Алёша в заднем углу, на палатном брусу:
– Ласковый Владимир-князь! Что у тебя за болван сидит? Что за дурак неотёсанный? Несчётно хлеба с солью ест, по целой ковриге за щеку мечет и целую лебёдушку враз проглотил! У моего отца-батюшки Фёдора, ростовского попа, была старая коровища – насилу по двору таскалась. Забилась она как-то на поварню к поварам, выпила чан пресной браги – оттого и лопнула. Так я её взял за хвост и под гору махнул. То же будет и с Тугарином!
Ещё больше почернел Тугарин Змеевич. Схватил он со стола острый нож и метнул его в Алёшу Поповича. Да вот только Алёша вёрток был – попал нож в стену и расшатал её. Еким Иванович вытащил тот нож из стены и спрашивает Алёшу:
– Сам ли бросишь в него или мне велишь?
Алёша отвечает:
– И сам не бросаю, и тебе не велю. Хочу я побиться с Тугарином о великий заклад не за сто рублей и не за тысячу, а за свою буйную
