Существо, словно чудовище Франкенштейна, было соткано из кусков человеческой плоти, обломков механизмов и вещей. Оно неумолимо надвигалось на Сережу, не шло, а катилось, потому что ног у него не было, вместо них – платформа с колесами, крепившаяся к торсу железным шипастым штырем.

Создание было нелепым, но при этом опасным. Оно с лязганьем и скрежетом ехало вперед, и Сережа осознал, что чудовище не остановится, пока не сомнет его, не раздавит. Он попятился, сил кричать уже не осталось.

Сережа отступал и отступал назад, натыкаясь на валяющиеся всюду вещи: книги с оторванными обложками, обломки мебели, сломанные игрушки.

Неожиданно вспомнилась история, которую давным-давно рассказывала мама. Он плохо помнил подробности, но это был рассказ о том, что на свете есть место, где обитает наше прошлое. Это печальный мир, наполненный вещами, которые стали не нужны, эмоциями, чувствами и мыслями, которые позабыты; там остаются ненужные нам игрушки и посуда, старая одежда, из которой мы выросли, выброшенные на свалку вещи, которые мы когда-то покупали и затем предали за ненадобностью.

Прошлое принадлежит тебе, но и ты тоже принадлежишь ему, говорила мама. Может, вот оно, это место? Уродливое, пропитанное запахом нафталина и пыли, рождающее чудищ?

– Ты нужен мне, – проскрипел монстр, – всем нам. И ты останешься здесь.

Сережа уперся спиной в стену. Дальше идти некуда. Да, похоже, и незачем. Не спрячешься. Чудовище приближалось, и Сережин ужас стал таким большим, что перерос его самого и поэтому перестал ощущаться.

Пропавшего мальчика начали искать тем же вечером и искали много-много дней и месяцев, но не нашли. Его друзья, Филипп и Даня, рассказывали, что они все вместе вышли из школы после дежурства в классе. Сережа не стал их ждать, пошел быстрее – ему нужно было домой. Больше они его никогда не видели. И никто не видел. Сережа словно растаял в воздухе, растворился в пелене осеннего дождя.

Началась зима. Даня простудился и лежал дома с высокой температурой, поэтому Филипп шел домой один. Снег валил с потемневшего хмурого неба, и мальчику вспомнился Сережа, пропавший товарищ, по которому он скучал. День, когда друг исчез, тоже был промозглым, совсем как этот.

Филипп шел мимо перекрестка и наткнулся взглядом на старое здание. Это был заброшенный магазин с уцелевшим обломком вывески «…вары», большими стеклянными окнами и заколоченной дверью.

«Как я раньше его не замечал? – удивился мальчик. – Каждый день этой дорогой хожу, а магазина на перекрестке не видел».

Что-то – не то ощущение, не то смутное воспоминание – заворочалось, зачесалось в мозгу, и было оно как-то связано с пропавшим Сережей, но как? Глупости, никакой связи, отмахнулся Филипп, подходя ближе к зданию.

За пыльными окнами можно было разглядеть старые вещи, сваленные в кучу столы и стулья. За стеклами витрин валялись пыльные книги, стопки журналов, сломанные детские игрушки: машинки, куклы без рук и ног, одноглазый медведь, а еще стояло несколько манекенов.

Один из них выглядел поновее прочих. Наряженный в костюм пластиковый мальчик вытянул руки вперед и смотрел застывшим взглядом вдаль, мимо Филиппа. На шее манекена был синий шарф с Человеком-пауком, и при взгляде на него Филипп почувствовал беспокойство.

Ему это не нравилось – старый магазин, забытые вещи, манекен в шарфе. А главным образом не нравилось то, что хотелось стоять тут часами и смотреть, смотреть, а потом поискать вход и очутиться внутри.

«Надо уходить отсюда. Нужно идти домой», – сообразил мальчик, и даже присутствие там строгой бабушки не казалось таким уж ужасным.

Филипп быстро пошел прочь, стараясь подавить настойчивое желание вернуться. Манекен смотрел ему вслед.

Чем дальше Филипп удалялся от магазина, тем менее отчетливой и острой становилась потребность воротиться назад. Волнение отступало, а когда мальчик дошел до дома, то совершенно забыл и про магазин на перекрестке, и про жгучую тревогу, что вызывал у него стоявший в витрине манекен.

Окно напротив

Тревожное ощущение возникло, когда автомобиль подъехал к воротам дачного поселка, и стало усиливаться по мере того, как они с матерью шли к дому. Проехать было нереально: снег недавно растаял, земля не успела подсохнуть, в грязной каше и лужах застрянешь в два счета.

Голые деревья клонились на ветру, размахивая ветвями, похожими на тощие руки. Солнце, выглянув на минутку, убегало за серые клубы туч.

Мать вошла во двор, а Влад остановился, огляделся, и ему так вдруг остро захотелось сбежать отсюда, никогда не видеть пустого поселка и убогого домишки, что он едва удержался, чтобы не рвануть обратно к машине.

Разумеется, это невозможно. Говорено-переговорено, другого выхода нет. Расклад простой: останешься дома – загремишь в армию. Да, сам виноват, учился так, что даже из платного вуза умудрился вылететь. Мать с отчимом все мозги перепилили, но Влад начал прислушиваться и понимать справедливость их слов слишком поздно, только когда военкомат нарисовался на горизонте.

– Чего застыл? – Мать, повозившись с замком, отперла дверь и окликнула сына с порога. – Иди, обживайся.

Влад вздохнул и поплелся в дом.

Мать уехала минут через сорок: торопилась, нужно успеть на работу. Они перетаскали продукты из машины (должно хватить на неделю), постельное белье и разные мелочи. Нашли и включили обогреватель, убедились, что плитка работает, посмотрели, что с водой. В дом она не проведена, придется ходить во двор, на колонку.

– Помой контейнер и набирай в него воду для умывания. Пить ее тоже можно, только кипяти, – сказала мать, и Влад молча кивнул.

Новое жилище наводило тоску. Удобства во дворе, две тесные комнатки (спальня и что-то вроде гостиной), крошечная кухня. Рассохшаяся древняя мебель, щербатая разномастная посуда: в городе пользоваться не будешь, а выкинуть жалко, вот и отправились вещи в дачную ссылку.

Было сыро, но мать обещала, что скоро дом прогреется. Воздух спертый, застоявшийся, но это легко исправить проветриванием.

– Так мне проветрить или протопить? – сварливо спросил Влад.

– Сначала проветри, потом включи обогреватель, – ответила мать. – И нечего ворчать, если бы ты не…

– Знаю, знаю. Не начинай, пожалуйста.

Влад пошел проводить мать до машины. Шли молча, обоим было грустно. Она села в машину, завела двигатель, помахала сыну рукой.

– В субботу приеду, – пообещала она. – Может, новости будут. Не кисни. Книжки читай.

Влад смотрел, как автомобиль разворачивается и уезжает, чувствуя себя брошенным и одиноким. Как будто снова стал малышом, и мама оставила его в детском саду. Развернувшись, побрел обратно.

Торчать на даче следовало, пока отчим ищет возможность полностью «отмазать» Влада. На это нужно время, лучше спрятаться, так он сказал.

В