– Э-э-э… – промямлил я.

– Я Лолиалониакалли, – сказала девочка.

– Ло-ла-ла-ла…

– Можете называть меня Лони. А ты?

Стыдно сказать, но в тот момент я забыл своё имя. Запаниковав, я произнёс первые умные слова, которые пришли мне в голову.

– Пневмоноультрамикроскопический силиковулканокониоз[56].

– Это твоё имя?

– Ха-ха! – глупо рассмеялся я. – Нет, я Файмон Сейтер. Нет. Слаймен Фейкер. Нет, нет…

– САЙМОН ФЕЙТЕР! – загремел голос Тессы в комнате в конце коридора. – ХВАТИТ ПУСКАТЬ СЛЮНИ И ТАЩИ СЮДА СВОЮ ТРУСЛИВУЮ, ПРЕЗРЕННУЮ, ТУПУЮ, КРИВУЮ ЗАДНИЦУ![57]

– Мне пора, – сказал я и сумел улыбнуться, не пуская слюни.

Лони улыбнулась, сочувственно посмотрела на меня и ушла, прежде чем мои щёки начали краснеть.

– У меня вовсе не кривая задница, – возразил я, сворачивая за угол и направляясь к комнате в конце коридора. – Она работает совершенно…

Тесса, которую я ожидал увидеть лежащей в кровати и больной, парила в центре комнаты. По крайней мере верхняя часть её туловища. Её талия была приклеена к стеклянной подставке каким-то светящимся голубым веществом. И хотя теперь Тесса была вполовину меньше, выглядела она в два раза более разъярённой, чем когда-либо.

– Привет, Саймон.

– Т-т-тесса, – промямлил я. – А где всё остальное?

– А, ты об этом. Очень мило, что заметил[58]. Но раз уж ты спросил, полагаю, вторая половина осталась или в гробнице Рона или летает где-то в пространственно-временном вакууме будущего.

– Ясно, – ответил я и протянул к ней руки, пытаясь придумать, как исправить ситуацию, которая определённо вышла из-под контроля. – Тесса, мне ужасно жаль.

– Ещё бы, мистер.

– Тесса, с тобой всё в порядке? Я имею в виду, кроме… С тобой ведь всё в порядке. Да?

– Со мной всё просто чудесно, Саймон. Хорошая новость в том, что я не страдаю от ампутации ног, потому что формально моих ног ещё не существует.

– Ясно… – ответил я, глядя на обрубок её тела. – Это хорошо.

– Но плохая новость в том, что поскольку нижняя часть тела отсутствует, мои внутренности то и дело пытаются выбраться наружу!

– Кажется, это…

– Отвратительно, Саймон! Это просто отвратительно. Это ужасно, неловко, мерзко, постыдно и невероятно раздражающе. И это всё твоя вина! – Тесса, чья летающая платформа каким-то непостижимым образом могла передвигаться, прижала меня к стене и тыкала мне в лицо пальцем.

– О чём ты думал, когда пытался от нас убежать? Разве ты не знаешь, что бегство от проблем не поможет их решить? Разве ты не знаешь, что это только ухудшает ситуацию? – Тесса несколько раз указала на обрубок своего туловища.

– У меня не было выбора! – воскликнул я.

– У тебя ВСЕГДА есть выбор!

– Я просто хотел вас спасти. Всех вас!

– И что из этого вышло, чемпион?

– Ничего хорошего, но…

– Ты НЕ можешь спасти нас всех, Саймон. Мы это знаем. Это жизнь! Мы согласились пойти с тобой, потому что готовы умереть, чтобы ты мог завершить свою миссию! Не позволяй трусости отнять у нас наши смелость и достоинство.

Я уставился на Тессу, не зная, что сказать. Она определённо долго готовилась к этой обличительной речи. У меня начало щипать глаза, а это никогда не приводило ни к чему хорошему. Тесса как будто озвучила мысли моей собственной совести, которая уже давно меня обличала. У меня снова зачесались уши. Просто великолепно. Как будто мне не хватало очередного напоминания об ошибках.

Я вышел из комнаты. Я ничего не сказал Тессе и остальным. Просто тихо прошёл по коридору и вышел за дверь. Я был уверен, что ещё вернусь. Позже, когда смогу смотреть Тессе в глаза. Я смогу это сделать, но только не сейчас. Конечно, именно такой способ мышления и загнал меня в эту ловушку, но я ничего не мог с собой поделать.

Я захлопнул дверь.

Пусть знает.

* * *

Потом мне сказали, что Дрейк, который прятался от гнева Тессы в другой комнате, после моего ухода подошёл к ней и спросил:

– Теперь тебе стало лучше?

Она долго не отвечала, а потом глубоко и печально вздохнула и сказала:

– Возможно, я была с ним слишком сурова.

Тесса заставила Дрейка поклясться никогда никому об этом не говорить.

Глава 11. Неожиданная доброта

В жизни человека важны три вещи: первая – быть добрым, вторая – быть добрым, и третья – быть добрым.

Генри Джеймс[59]

Я в одиночестве шагал по самому сердцу Таринеи – сорок второму сектору.

Здесь не было ничего особенного.

По самому дну долины бежал маленький ручеёк, извиваясь вокруг домов, а ещё там была заброшенная тропинка с причудливыми деревянными мостиками, казалось, построенными много лет назад. Любопытно, что чем дальше я шёл, тем сильнее чесались мои уши. Сначала я пытался их чесать, но от этого становилось только хуже. Потом у меня появилась гениальная мысль сунуть голову в ручей в надежде, что это успокоит зуд.

Но нет.

Вместо этого я сунул голову в невидимую под водой колонию жуков-плавунцов. Как вы можете представить, жуки не сказали мне за это спасибо. Естественно, эти жуки ещё и кусались, поэтому моя прогулка ненадолго превратилась в пробежку.

Наконец я нашёл маленький ресторанчик в нижнем этаже одного из небоскрёбов. Он не выглядел особенно популярным, но зато там был красивый настил прямо над ручьём. Был почти полдень, и, казалось, ресторанчик только что открылся.

Я плюхнулся за столик, и ко тут же подошла пухленькая женщина, чтобы принять заказ. Я сообразил, что у меня нет денег, и попросил разрешения немного посидеть за столом.

– Конечно, милый, – ответила она. Спустя минуту женщина принесла мне дымящуюся кружку горячей коричневой жидкости.

– Но я не смогу заплатить…

– В мире есть проблемы посерьёзнее, милый. – Женщина подмигнула мне и исчезла.

Как же она была права. От её поступка у меня потеплело на душе. Так обычно бывает, когда незнакомец неожиданно сделает для вас что-то хорошее.

Уши начали чесаться ещё сильнее, и я сдерживался изо всех сил, чтобы не вскочить на стол и не начать вопить и выдирать на себе волосы.

Я сделал глоток коричневой жидкости и тут же выплюнул её. Она была горячей и отвратительной на вкус. Я мысленно представил Дрейка, который несколько часов провёл у раскалённой плиты, чтобы её приготовить, добавляя то дохлых крыс, то соус песто и сок из гнилых яблок. Наверное, ему бы понравилось.

При мысли о Дрейке я нахмурился, и мои уши зачесались ещё сильнее, если такое