почти в два раза больше жилья, чем в предыдущей пятилетке. «Хрущобы» тогда дали возможность сотням тысяч людей начать жить в отдельных квартирах. Но оборотной стороной новоселий стало возведение бетонных «Черемушек» в старых городах на месте исторической застройки. Несмотря на фантастические темпы строительства (рекорд – дом за пять дней!), жилья не хватало, и Хрущев нервничал. При посещении одного из зданий он с трудом уместился в «совмещенном санузле», но на предложение «на полметра увеличить сортир» рассердился: «Что вы говорите! Если мы решили построить 5 миллионов таких квартир, то таким образом потеряем 2,5 млн квадратных метров… ничего, я пролезаю, и другие пролезут».

Атмосфера «великого десятилетия» была особенной и уже никогда не вернулась. Первые в Советском Союзе массовые социологические опросы молодежи (анкета «Что вы думаете о своем поколении?», опубликованная в «Комсомольской правде» 6 января 1961 г. и собравшая свыше 19 тыс. отзывов) на радость тогдашнему истеблишменту показали безусловное одобрение его курса. Спустя много лет ставший маститым социологом автор этого опроса Б. А. Грушин как будто даже с некоторым удивлением признал «наличие у масс живого, неподдельного, в том числе и чисто материального, интереса к строительству нового общества, причем интереса, до поры до времени этим строительством с лихвой удовлетворяемого». По его мнению, можно даже говорить о возникновении «новой породы или разновидности людей. Сохранявшие анатомию и физиологию homo sapiens, новые особи существенным образом отличались от своих прародителей как раз менталитетом – общим образом мыслей и чувств, а также специфически советскими механизмами восприятия мира и специфически советской же логикой оценки вещей».

Это мировосприятие было основой успеха реформ, но оно же определяло их пределы. Трудно представить, как бы восприняли современники Хрущева «призывы ЦК КПСС» о переходе к рыночной экономике, политическому плюрализму, а то и к «новому мышлению», которым с надеждой внимали их потомки во времена «перестройки». Удачей Хрущева было то, что его представления и надежды подданных на лучшую жизнь на какое-то время совпали, и это совпадение давало ощущение, что для советского человека непосильных задач нет. Потом наступило отрезвление.

Высокие темпы прироста промышленной продукции в 1950-е (10 % в год) порождали лихие прогнозы о построении коммунистического общества в СССР. Хрущев в 1957 г. настоял на перестройке хозяйственного управления с отраслевого на территориальный принцип – возможно, он интуитивно пытался сломать жесткую управленческую вертикаль и монополию центра на принятие решений. Вместо 140 союзных, союзно-республиканских и республиканских министерств появилось 105 территориальных совнархозов. Тогда же Хрущев пообещал «догнать и перегнать Америку». Поначалу речь шла лишь о производстве мяса и молочных продуктов, но вскоре этот лозунг был распространен на «основные виды продукции промышленности и сельского хозяйства». Принятая на xxii съезде в 1961 г. новая Программа КПСС обещала построение «материально-технической базы коммунизма» через 20 лет. «Я внимательно все изучил. Предложения хорошие, их надо принимать… Думаю, проводить дискуссию нет смысла», – так прошло «обсуждение» документа на Совете министров.

К 40-летию Октябрьской революции научно-популярные журналы рисовали картины утверждения коммунизма через 40 лет (то есть в 1997 г.) в США, где последний безработный финансовый магнат с горя вынужден был просить разрешения вести единоличное хозяйство – и великодушно получал его. А сам Хрущев вводил в жизнь транспорт без кондукторов и мечтал о сети «прокатных гаражей» (зачем советскому человеку личная машина?), о «домах типа гостиниц», в которых «должны быть столовые, детские сады, детские ясли, полное коммунальное и общественное обслуживание», о бесплатных обедах на работе и в школах, бесплатном проезде в городском транспорте, об «улицах без дворников» и даже «городах без милиции»…

Главным стимулом для достижения всего этого Хрущев считал коммунистический энтузиазм в сочетании с демократизацией – провозглашенным в Программе переходом от государственного управления к общественному самоуправлению. В отчетном докладе ЦК xxii съезду КПСС он объявил: «Каждый советский человек должен стать активным участником в управлении делами общества!»

Однако специфика хрущевской демократизации означала прежде всего количество привлеченной к государственным делам «общественности». В партийном аппарате появились внештатные инструкторы, на тысячах предприятий и строек – производственные совещания, в работе которых ежегодно принимало участие около 40 млн человек. С 1956 г. с закона о государственных пенсиях начались всенародные обсуждения проектов законов. На оргработе по выборам в Советы всех уровней участвовали миллионы человек, сотни тысяч членов профсоюзных, комсомольских и других общественных организаций выступали в качестве пропагандистов и доверенных лиц. Но основа советских выборов, их безальтернативность, оставалась неприкосновенной. Энтузиазм испарялся и потому, что инициированные «сверху» общественные объединения (производственные совещания, «бригады коммунистического труда») на деле ничего не решали. От «масс» требовалась безоговорочная поддержка, демонстрируемая во время встреч Хрущева с «общественностью», на которых ее представители состязались в славословии «дорогому Никите Сергеевичу».

Идеологическое давление даже усиливалось, потому что развитие страны и общества порождало новые «опасности» и соблазны. «Начальник» советского комсомола А. Н. Шелепин на одном из пленумов ВЛКСМ с тревогой говорил о выезжающих за границу соотечественниках, которые «оказываются неспособными увидеть за внешними сторонами капитализма его антинародную сущность, восхищаются тем, что, как говорят, лежит на поверхности, не замечают огромных налогов, большой квартирной платы, не видят, что в магазинах в капиталистических странах нет народа, что покупательная способность очень низкая, а по приезде домой расхваливают, что они видели в капиталистических странах на поверхности в витринах магазинов». А тут еще, как на грех, начиная с 1956 г. СССР стали посещать тысячи иностранных туристов. «Открыли новое неядерное, небаллистическое, но межконтинентальное оружие – американский туризм», – заявлял на Всесоюзном совещании по идеологии в декабре 1962 г. секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев. Появилась и другая головная боль – зарубежное радиовещание, а технический прогресс вкупе с повышением благосостояния позволял советским гражданам иметь миллионы радиоприемников.

Сам Никита Сергеевич еще в более карикатурном виде, чем его предшественник, пытался, хотя и совершенно искренне, руководить культурой и заявлял: «Мы за самоуправление в искусстве и за творческие союзы, если это помогает развиваться искусству в правильном направлении». На практике это выражалось в «разносах» литераторов и художников. «Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. На эту часть тела смотрит изнутри, из стульчака. Вот это такое ваше искусство. И вот ваше назначение, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите», – эта тирада была обращена к скульптору Эрнсту Неизвестному. Впрочем, порой Хрущев бывал и прозорлив. «Какой дурак пойдет под этим знаменем строить коммунизм?» – сказал он про произведения не склонных к соцреализму московских художников.

Но главное было не в этом. Производство достигло максимума возможностей в рамках плановой экономики: объем производства увеличился в 1,5 раза. Но уже с начала 1960-х стали видны недостатки территориального управления экономикой: местничество, разрыв