Когда мы достигаем точки назначения, над головами уже сияют звёзды, а блеклый отзвук зари вот-вот исчезнет на горизонте.

Мне не верилось, что меня снова спасли. Он был так близко. Но, как оказалось, Майкрофт был ближе.

Первым делом Холмс и я пошли в ванную.

— Сними грязную одежду. — говорит политик.

Я неловко мнусь, но всё-таки начинаю стягивать джинсы и испачканную в крови и всяком уличном дерьме спортивку. Холмс исчезает на несколько минут. Я впервые чувствую неловкость, оказавшись в одних трусах и футболке, которую вообще-то тоже следовало бы снять, но тогда я совсем продрог бы. Чтобы согреться, я открыл кран с горячей водой и сунул под него руки. Проникнув в раны, вода заставила меня зашипеть от боли. Кровь и грязь заструились по рукам, исчезая в сливе раковины. Намылив руки, я стал промывать ранки, прикусив губу.

Майкрофт вернулся с ватой, пластырями, дезинфицирующим средством и без пиджака. Закатав рукава рубашки до локтя, он указал мне на край ванны. Я присел и поёжился от холода под пятой точкой. Теперь, сидя в приятно освещённой ванной, ощущая под ногами мягкий коврик, я мог спокойно выдохнуть.

Холмс вылил на ватку жидкость и подошёл ко мне сосредоточенный и серьёзный. Когда его пальцы стали аккуратно убирать в сторону мои волосы, я ощутил, как подкатывает поток слёз. Меня остановила резкая боль от столкновения открытой раны и средства содержащего спирт. Пропитанная им ватка охлаждала раздражённую кожу.

— Я бы и сам мог. — вдруг сказал я, всё ещё чувствуя непривычную неловкость.

— У тебя руки трясутся. — просто ответил политик.

И правда. Ладони расцвечивали неглубокие, но рваные ранки с выступившей кровью, а пальцы всё ещё подрагивали так, что если бы я взял чашку, полную чая, он бы тут же расплескался.

Мне вспомнилось, как Майкрофт так же латал меня после колючего падения в бассейн. От этого воспоминания меня снова потянуло разреветься. Я был разбит и совершенно выбился из сил, а подобное проявление доброты и… о боже… заботы со стороны Майкрофта напоминало мне утешения от мамы.

Холмс закончил дезинфекцию и прилепил пластырь на разбитое место.

— Тебе невероятно повезло. — заключил он, поправляя свой жилет. — Меня там не было, но я могу ручаться, что пара сантиметров могли бы лишить тебя жизни.

Я не нашёл, что ответить. Холмс подошёл к раковине и стал мыть свои руки. Я щупал пластырь на голове, привыкая к новому положению дел. Когда обследование закончилось, я перевёл взгляд на политика и обнаружил его упирающимся лбом в зеркало с закрытыми глазами.

— Это моя вина. — вдруг произносит он.

— Нет! — тут же пламенно возражаю я. — Мне стоило сразу всё рассказать про Гарви и Морана.

К моему изумлению Холмс качает головой.

— Нет, я понимаю. Ты же был в шоке.

О боже. До меня вдруг доходит, что Майкрофт только что признал свою ошибку. А я не злорадствую, а наоборот, хочу взять на себя всю ответственность за произошедшее. Поразительно.

— Тогда это либо наша общая вина, либо ничья. — предлагаю компромисс я.

Майкрофт выпрямляется и слабо, но искренне улыбается.

— Прими душ. — произносит он, собирая кровавые ватки.

Я киваю и поднимаюсь на ноги. Нужно взять из рюкзака чистую одежду… Сука.

Я понимаю, что рюкзака у меня с собой нет. Кажется, я оставил его в Диогене. Из-за спешки и неожиданно обнаружившегося допроса я совсем про него позабыл. Чё-ё-ё-рт.

— Я оставил рюкзак в клубе. — тихо признаюсь я, неловко глядя себе под ноги. — С одеждой и лекарствами.

Сейчас Майкрофт вздохнёт и отвесит «комплимент» моей ответственности.

— Я найду тебе что-нибудь. — слышу я его уставший голос.

Мои глаза тут же взмываются к политику. Тот совсем не злится. Он спокоен. Я не нахожу, что сказать, кроме «Спасибо». Холмс кивает и оставляет меня одного.

Я снимаю грязную футболку и отправляю её к кипе таких же грязных вещей на полу. Включив душ, я встаю под горячу воду. Та жалит порезы и нежит напряжённые мышцы.

Примерно на середине моего отмывания от ужаса дня в ванной раздаётся голос Майкрофта. Я не вижу его из-за запотевшего стекла, но не думаю, что он зашёл внутрь.

— Я оставил одежду на стуле у двери. — сообщает он и дверь снова щёлкает.

Я преисполняюсь благодарностью и быстро заканчиваю смывать с себя гель.

Вытершись полотенцем, я приоткрываю дверь и замечаю стул, стоящий с другой стороны. Ага, вот и одежда. Это похоже на спальную одежду, в которой обычно спит Майкрофт. О, он дал мне свою одежду. Моё лицо сразу краснеет, а сердце ноет от какого-то жалостливого чувства.

Футболка мне приходится в пору, а вот клетчатые штаны длинноваты. Я неловко пытаюсь подвернуть их, но ткань слишком текучая и мягкая. Что ж.

Выйдя из ванны, а затем из комнаты, я тут же сталкиваюсь с Холмсом. Он оглядывает меня и на его лице появляется нечто вроде лёгкой ухмылки. Я же ощущаю, как горит лицо. Раньше меня бы это не смутило, но сейчас всё как-то странно по другому.

— Пошли в столовую. — говорит политик. — Скоро привезут поесть.

Я иду за ним. И вот снова большая комната со столом, доспехами и камином. Холмс указывает на одно из кресел, сам же садится в другое. Я рад оказаться ближе к огню. Озноб то и дело возвращается даже после душа, а вместе с ним и отзвуки того волнения. Я инстинктивно забираюсь с ногами в кресло и обхватываю их руками, утыкаясь носом между коленей. Дурацкое мешающее жужжание тревоги. Я слишком перенервничал.

Мы сидим в тишине. Холмс как и я глядит на огонь. Моё тело периодически содрогается.

— Выпей. — вдруг я слышу голос Майкрофта.

Я поворачиваю к нему голову и вижу, что политик протягивает мне стакан с небольшим количеством виски. Такой поворот меня удивляет.

— Ты же говорил, что нельзя. — вспоминаю я.

Холмс слегка улыбается:

— Небольшое количество поможет расслабиться и успокоит нервы.

— Это же миф. — замечаю я.

— Ну, — Майкрофт слегка пожимает плечами. — как бы то ни было, коллективное бессознательное бесспорно действует.

Я не нахожу аргументов против, поэтому беру стакан и принюхиваюсь. У Джима я пил виски, чтобы крутым показаться (знаю, я идиот), и подавлял лёгкое отвращение. Сейчас я просто понадеялся на слова политика, поэтому залпом вылил содержимое в рот. Горько, но терпимо. Стакан я возвращаю Майкрофту и начинаю часто сглатывать, чтобы промыть горло.

Снова воцаряется тишина. Я стараюсь думать о чём-то отвлечённом, но образ тонированного автомобиля и открытой задней двери словно специально насылается