Шрифт:
Закладка:
– Да, занятная личность этот русский герр Романцов, – произнёс Сансаныч.
– До меня дошли сведения, что вы направили сюда ещё человека, шеф, мне в помощь?
– Да.
– Мне нужно, чтобы он кое за чем присмотрел в безопасном месте. Я позвоню ему через двадцать минут.
– Хорошо, я это улажу. – Он дал мне номер телефона. – И ещё, Рудольф…
– Что?
– После того как выяснишь, в чём состоит задание Красавчика, не забудь о приказе про то, что нужно делать с такими людьми, как он, например, создать видимость законности, чтобы наши коллеги были счастливы. То же самое относится и к Глотцеру.
– Представляю, какая у меня будет глупая физиономия, шеф, когда я заявлю, что они арестованы! К тому же, у меня уже был выписан ордер на их задержание.
– К сожалению, – увещевающим тоном заговорил Сансаныч, – государству, которому ты служишь, совершенно безразличны твои эмоции.
– Да, я так и думал, – ответил я, – но все равно рад услышать это в форме официального заявления…
Соня вышла из спальни и направилась ко мне. На ней были сандалии, голубые шорты и просторная безрукавка навыпуск. Мне почему-то показалось, что безрукавка мужская, но на Соне она уже выглядела вполне женской. Волосы еще не совсем высохли, и она на ходу продолжала подсушивать их полотенцем.
Она спросила:
– Мне почудилось, или кто-то тут произнес имя Глотцера?
Мне пришлось даже чуть поднапрячься, чтобы вспомнить, кто упомянул Глотцера. Я возразил:
– Вообще-то я обсуждал коллегу Глотцера по антикварному бизнесу Евгения Романцова из Мюнхена.
– А, Романцовы, – протянула Соня, энергично растирая волосы. – И не забудь про его жену Ольгу.
– Кому ты звонил, Рудик? – спросила Соня.
– Своему патрону. Ты с ним знакома.
– А, тот самый седовласый человек, который приезжал и пытался отговорить меня?…
– Тот самый.
– Он не очень хороший дипломат. Все, что он рассказывал мне о твоей… работе, меня просто потрясло, если не сказать хуже.
– У кого-то слишком длинные уши, – съязвил я. – Хоть шёпотом переговаривайся.
Соня потупила взор и произнесла в совершенно ином тембре:
– Я вовсе не подслушивала. Просто когда ты значился Гансом Фрайером или Гансвурстом, агентом по недвижимости во Франкфурте-на-Майне, то я с тех пор ломаю над этим голову. Это что-то вроде кодовой клички?
– Да, это кодовая кличка.
– Твоя?
– Совершенно верно. Кстати, когда я бываю Гансвурстом, то становлюсь жутким сукиным сыном.
Соня весело захихикала, глядя на меня в зеркало.
– Неужто ты думаешь, что я не замечу разницы?
Экс-жена, разумеется, была права. Увы, всё уже не могло быть как прежде, в те благостные семь лет, когда я сидел в берлинском офисе и жил в своё удовольствие, занимаясь имитацией бурной деятельности или ИБД. Мы оба с Соней знали это. Какое-то время нам удавалось жить и общаться в некоем придуманном мире. Но когда я вернулся в Россию, наступил перерыв в наших отношениях, который расставил все точки над i. И вот я снова в Германии. Сейчас мы вернулись к реальности.
Соня обернулась и посмотрела на меня в упор.
– Теперь мне всё ясно, – сказала она. – Ты всё-таки решил выйти с Глотцером на тропу войны?
– Скажем так: я просто начал действовать на опережение. Я хочу, чтобы ты была в безопасности. А потому быстро собирай чемодан, поедем со мной на секретную квартиру. Это для твоей же безопасности.
Соня продолжала буравить меня взглядом, потом пожала плечами.
– Ну ладно, будь по-твоему…
И задумавшись, она словно спохватилась:
– Послушай!.. У меня оставаться категорически нельзя.
По её мимолетному испуганному взгляду я догадался, о чём она подумала. Она наверняка вспомнила эпизод десятилетней давности, когда вывозила меня из горящего особняка в восточном Берлине. Тогда я оказался пленником русской мафии.
Я ответил:
– Не беспокойся, Сонечка. Всё будет как в классическом боевике с хэппиэндом. Правда…Мы отправимся в великолепный район Шарлоттенбург, ты будешь коротать время в двухуровневой квартире. Выходить на улицу тебе не обязательно; прислуга всё сделает, что твоя душа пожелает. Итак, всё под контролем, а ключи у меня в кармане. По коням!
– Давай в Шарлоттенбург! – с нетерпением проговорила она и поинтересовалась: – Долго ехать?
– Не очень. Собирай чемодан, бери минимум вещей…
В центр города или в Шарлоттенград, как говорили русские эмигранты первой войны, мы добирались около часу. Наконец, я притормозил возле дома с аркой и с зарешечёнными воротами. Набрал нужный номер, мне ответили: «Сейчас». Нащупав в кармане пистолет, я напряженно ждал.
Ворота медленно открылись
Мы въехали во двор, к нам навстречу вышел светловолосый мужчина. Он подал условный сигнал, и я вынул руку из кармана. Потом достал из-за сиденья чемодан Сони и помог ей выйти из машины.
– Господи, ну и казематы, – заявила она, когда мы поднимались в лифте на третий этаж. – Надеюсь, мне здесь не придётся долго засиживаться?
Я промолчал.
Встретивший нас человек уже звонил по телефону, как у нас было заранее условлено. Я закрыл за нами дверь и поставил чемодан на пол. Молодой человек жестом показал, что уже дозвонился: всё в порядке.
Я повернулся к Соне.
– Помнишь моё обещание? – спросил я.
– Какое?
– Ты меня уже два раза спасала от смерти.
Соня опустила глаза, и лицо её сразу стало озадаченным и встревоженным.
XXVIII. На крючке
«Слышите, грохочут Оры!
Только духам слышать впору,
Как гремят ворот затворы
Пред новорожденным днем.
Феба четверня рванула,
Свет приносит столько гула!
Уши оглушает гром,
Слепнет глаз, дрожат ресницы.
Шумно катит колесница,
Смертный шум тот незнаком.
Бойтесь этих звуков.
Бойтесь,
Не застали б вас врасплох.
Чтобы не оглохнуть, скройтесь
Внутрь цветов, под камни, мох».
Мне пришлось вернуться в коттедж Сони в Кемпински, чтобы захватить кое-какие её вещи, забытые в спешке, а также локоны Моцарта, а затем вернуться в Шарлоттенбург.
Уложив всё, что мне было нужно в чемодан, я собирался уезжать, как в дверь позвонили.
Я подошёл, посмотрел на экран – там стояла Ольга Романцова. Это было просто невероятно.
Я открыл дверь, молча пропуская Ольгу вперёд.
– Да, я прекрасно понимаю, что вы ощущаете, – сухо проговорила фрау Романцова и вошла в прихожую.
Выглядела она стройной и элегантной, хотя одета была довольно скромно, по-спортивному просто. На кармане белой блузки я разглядел монограмму «О. Р.» – Ольга. Я всегда называл ее
