Шрифт:
Закладка:
Независимо от «игры в суд» в Брайтоне (Англия, кинорежиссёр Карр), ставшей нам известной одновременно с биографией Сенбернара, в результате собственных поисков мы сами напали на след Зюсмайра как потенциального преступника. То, что Франц Ксавер Моцарт был сыном Зюсмайра, а не самого Моцарта, сейчас почти никем не оспаривался (и здесь, пожалуй, крылось последнее доказательство), тогда как Браунберенс не нашел нужным уделить ученику Моцарта достаточного внимания. Затем он договаривался даже до того, что Констанца вытравила имя Зюсмайра из писем только потому, что Моцарт имел обыкновение здороваться с ним, отпуская «грубые шутки». Но в таком случае ей пришлось бы уничтожить чуть ли не всю переписку.
Вопрос, почему Мария Магдалена Хофдемель молчала о причинах, побудивших её мужа наброситься на неё с бритвой, именно сейчас мог бы найти убедительное объяснение.
В «бедных похоронах» сегодня нет никаких сомнений, и всё же находились такие, кто склонен был пересмотреть этот вопрос и представить приукрашенную, если не фантастическую, интерпретацию. На утверждение, что Моцарт, «у которого еще в юности наблюдались приступы ревматизма суставов» (Браунберенс), в своем карикатурном и пародийном эссе «Кто убил Моцарта?» остроумно ответил Тайне: «Маленький Моцарт играючи был наделен всеми известными детскими болезнями. Будь он и в самом деле таким страдальцем и радужником, каким его, соревнуясь между собой, представляют доктора последних столетий, то перед нами тогда не столь музыкальный, сколько законченный медицинский вундеркинд» (сравните показания «свидетеля-очевидца» Зофи Хайбль). Медицинским вундеркиндом Моцарт не был, но музыкальным гением – бесспорно, отчего у него и не было недостатка в завистниках. Убийство из зависти редкостью назвать нельзя, однако мотивы и круг соучастников в нашем случае гораздо многослойней, чем может показаться на первый взгляд. Столь же непростой кажется смертельная болезнь Моцарта, однако если вообще отбросить возможность отравления, то никакого исчерпывающего объяснения по этому поводу дать просто невозможно.
Истинно объективному, человеческому пониманию гения до сих пор препятствовала переоценка его личности, тесно связанная с заботами о сохранении доброго имени его жены Констанции. В связи с этим с большой легкостью отбрасываются или самонадеянно интерпретируются в духе представлений нашего времени даже личные мировоззренческие симпатии Моцарта. «Дело Моцарта» имеет не чисто медицинский или чисто психологический характер, это поистине историко-историко-психопатологический феномен. Вот о чем следует все время помнить, чтобы не получилось так, что желание станет отцом диагноза!
В случае любого, и прежде всего не учитывающего поправку на время исследования всегда существовала опасность либо субъективной трактовки первоисточников (например, симптомов заболевания), либо грубого их искажения или молчаливого обхода стороной, что, кстати, относится к вопросу о месте рождения Зюсмайра. Если субъективная интерпретация событий кажется нам вполне законной, и особенно тогда, когда нет убедительной теории, то игнорирование фактов или «мертвое молчание» просто непростительно.
Конечно, зачастую трудно было отделить слухи от исторических фактов, но слухи и предположения, особенно если они носили разносторонний характер, не всегда следовало бы торопливо причислять к области басен и легенд, как несоответствующие действительности. Слухи и особенно подозрения, как правило, часто имели под собой реальную основу, которая, прежде чем эти слухи отбросить, должна быть тщательно проанализирована. В деле «Моцарт» такое положение вещей особенно бросалось в глаза, тем более, что гениальное было осознано спустя много лет после смерти Моцарта, а потому в первое время никто не догадался фиксировать события на бумаге. Наконец, многие врачи признавались нам, что они просто представить не могли, что Моцарт мог быть отравлен («Одна только мысль…»).
В самом деле, имелись ряд не найденных еще или недостаточно оцененных источников и документов, над которыми имело смысл серьезно поработать, особенно то, что касалось всплывающих слухов. Зачастую кажется, что они никак не связаны с биографией, скажем, того же Моцарта (например, слово «штупп»). Можно сделать и следующее предположение, а именно: наверняка существует портрет Ф. К. Зюсмайра, он просто пока не найден или не опознан. А это могло бы прояснить происхождение Франца Ксавера Моцарта. Наконец, вопрос вовсе не в том, умер ли Моцарт вследствие ревматической лихорадки или токсического кардита (Франк) а в том, скончался ли он от острого заболевания или в самом деле был отравлен. В конечном счете это значит, что необходимо более серьезно, нежели до сих пор, обратить внимание на ближайшее окружение Моцарта. Здесь еще много неясного! Что стоило хотя бы замечание Райнальтера: «Что касается действительных членов ордена (масонского) в Австрии… то многое тут до сегодняшнего дня еще покрыто во мраке». Точно так же совершенно не изучена жизнь Франца Ксавера Зюсмайра, а наследию графа Вальзегга цу Штуппах вовсе не уделено внимания. Все-таки именно здесь находился ключ к построению стройной и законченной биографии Моцарта. Мы сталкивались совсем с другим временем, перенестись в которое сегодня не так-то легко. Здесь не только аферы и интриги, но и слежка, клевета, чуть ли не средневековая медицина и не в последнюю очередь своеобразная подача информации.
Если эти обстоятельства собрать воедино, то все указывало на отравление Моцарта. И так как версия об отравлении получила распространение сразу после смерти Моцарта, будучи, однако, вскоре была отменена феодальными интересами, то последователям концепции отравления не к лицу выискивать доказательства, что Моцарт не был отравлен, пусть этим занимались те, кто считал, будто немецкий гений умер «вполне нормальной смертью».
Однако, прежде чем серьезно заняться вопросом, был ли Моцарт всё-таки отравлен, приходилось преодолеть не только мощное сопротивление лобби от моцартоведов, но и провести глубокую и крайне напряженную исследовательскую работу, ни с чем не сравнимую по своему объему. Поэтому такой труд может быть проделан только по междисциплинарному принципу, то есть при общем сотрудничестве медиков, психологов, социологов и музыковедов. В настоящей книге была предпринята попытка подойти к вопросу именно под таким углом зрения, что привело к убедительному подтверждению тезиса о насильственной смерти Моцарта. И еще один интересный вопрос: почему многие биографы вновь и вновь атаковали тезис отравления или доводили его ad absurdum, если в их глазах он действительно абсурден. То, что отравление Моцарта не относилось к области легенд, мы исчерпывающе здесь показали. Что касалось отравления ртутью, то Бэлза еще в 1953 году привёл все важнейшие детали. Боль в пояснице, вялость, бледность, депрессии, обмороки, раздражительность, робость в поведении, переменчивость настроения и дрожание уголков губ – все это симптомы, характерные для
