в то, что произошло. Прижав к кровоточащему лицу руку, второй он, задыхаясь, бил по земле.

– Целители, ко мне! – рявкнула Сатьябхама.

Целители бросились к Балраму и оттащили его в сторону: несколько человек прикрывали их отступление.

Каляван даже не взглянул в их сторону:

– Повелительница Войны, мы наконец встретились, когда нам не мешает твой муж, и мне чертовски не повезло, что это происходит на поле боя, а не в постели. Я не могу выкинуть тебя из головы с тех пор, как ты ударила меня локтем в лицо. – Он сделал глубокий вдох, вскинув меч, выдохнул сквозь тонкие губы: – Разве так все должно между нами начинаться?

– Нет, – сказала Сатьябхама. – Но закончится именно так.

ДОЖДЬ ударила мечом по щиту и отбила встречный удар. Но она была крупной женщиной. Она быстро притянула щит к себе, так что грек подался вслед за ней, легко перекинула его через спину, а затем отбросила его назад, ударив ботинком в лицо. Что-то хрустнуло. Умри! Ей нужно было доставить Серебряных Волчиц в безопасное место. Они были долбаным спасательным отрядом, не обученным сражению в подобных стычках. На нее, высоко вскинув меч, бросился еще один грек. Дождь подставила щит, но меч так и не опустился. Она осторожно выглянула из-за края щита и увидела, что мужчина смотрит куда-то в сторону, туда, где схватка вдруг стихла.

Кто-то сдался? – задумалась Дождь. А в следующий миг, как будто между солдатами было заключено невоспетое перемирие, друзья и враги молча собрались в круг. Круг смерти. Поединок, – подумала она.

Дождь знала, что перерыв ей не помешает. Рука со щитом болела, и она не становилась моложе. Она опустила свой щит и подошла к беспорядочному кругу бойцов, выросшему вокруг двух соперников в середине, стремящихся получше разглядеть смерть, ставшую на кон. Дождь заметила в толпе угрюмые лица, лица, жаждущие продолжить убийство, а не ждать, лица людей, больных песней крови, но все же ничего не делающих. Все выглядело так, словно они были зрителями пьесы, и было бы грубо мешать, начав убийство других зрителей.

К тому времени, когда Дождь вклинилась между солдатами, чтобы посмотреть, что происходит, поединок уже достиг своего пика. Яйца Ямы! – ахнула она. Это Повелительница Войны!

Она увидела, как Сатьябхама нанесла удар по голове Калявана, но грек поднырнул под ее клинок. Сталь Сатьябхамы обрушилась вниз, но Каляван с бешеной скоростью вскинул меч. Лезвия зазвенели друг о друга с лязгом, от которого дрожали пальцы.

Они разошлись, и Каляван усмехнулся, выставив вперед свой меч, как копье. Сатьябхама дернулась в сторону, и его меч просвистел мимо, зацепив ее наручи и срезав их. А ее сталь лишь зацепила воздух – Каляван отскользнул в сторону.

Что за… Она знала, что Каляван мог легко отсечь ее незащищенный локоть; вместо этого он победоносно вскинул кроваво-алое лезвие, заслужив одобрительные крики греков, и снова закружил вокруг Сатьябхамы, как хищник.

Дождь усмехнулась. У опытных фехтовальщиков мастерство и хвастовство часто шли рука об руку. Очевидно, что Каляван не стал бы тем, кем он был, если бы упускал шансы принять красивую позу.

– Мой меч из ассирийской стали, Повелительница Войны, – сказал Каляван. – Никакие доспехи его не остановят. – Он улыбнулся, уставившись на застывшее лицо Сатьябхамы, послал ей воздушный поцелуй и по-дурацки взмахнул двуручным мечом. – Ты знаешь пророчество, которое я ношу на своих плечах, – сказал он. – Меня нельзя победить, любимая. Так зачем бороться? Оглянись вокруг. Матхура обречена. Скоро она будет разграблена, ее ложные идолы будут снесены.

– Возможно… – спокойно сказала Сатьябхама, яростно вздохнув, но все же контролируя свое дыхание. Прижимая щит к груди, она бросилась вперед, держа одноручный меч наготове. – Но ты не доживешь до того, чтобы увидеть это.

Каляван, бросившись в атаку, нанес ответный удар, как гадюка во время течки, его ноги двигались столь быстро, что Дождь даже не могла их разглядеть. Ее рука дернулась, когда она подумала, как бы она блокировала его выпад, но через миг она поняла, что уже бы была мертва. Это был ложный маневр. Однако Сатьябхаме удалось парировать его, но лишь едва-едва. Дождь поняла, что мальчишка, возможно, и был прыгающим, как на ниточках, дурачком, но его мастерство мечника было велико. Баланс, стойка, угол наклона его клинка давали ему столько возможностей для атаки. А он все никак не нападал. Он просто издевался своими финтами и заставлял Сатьябхаму открываться в бое. Каляван дразнит Сатьябхаму. Дождь раньше никогда не видела, чтобы кто-то владел мечом лучше Сатьябхамы, но этот мальчишка играл с ней, как будто он был высокомерным инструктором, а Сатьябхама – раздражительным учеником. Дождь почувствовала привкус страха во рту. От напряжения у нее заболел живот.

К этому времени Каляван, проворный, как белка, уже прошелся по кругу, Сатьябхама, напротив, поняла, что она проигрывает. И если Дождь хоть что-то понимала, Сатьябхама, казалось, начинала отступать. Она больше не нападала. Дождь ахнула, когда меч Калявана просвистел у Сатьябхамы над ухом, так что та едва увернулась, отразив удар слева и отшатнувшись назад.

– Гея улыбается тебе, Повелительница Войны, – сказал Каляван, перешагивая через кучу джутовых мешков, набитых зерном. – Ты быстра, я признаю это. Я с большим нетерпением жду, когда сдашься, чтобы увидеть, сколь плавно ты движешься в постели.

Греки радостно завопили, а матхуранцы сердито рокотали.

– О, ты даже не представляешь, грек! – подмигнула ему Сатьябхама, так что он отвлекся на мгновение, и она попыталась ударить его щитом.

Он со смехом отскочил назад:

– А ты дерзкая!

БУРЯ была потрясена, увидев, как Каляван флиртует с Сатьябхамой, будто она была каким-то вредителем, которого он мог прихлопнуть в любое время.

– Ублюдок, гребаный ублюдок! – прошипела она сквозь плотно сжатые губы. В ушах пульсировала дьявольская ярость битвы, гремел звон клинков. Солдаты толкнули ее, и ее понесло то взад, то вперед в толпе алчных, жаждущих крови зрителей.

Буря шептала про себя, что ей все это не нравится; что для Сатьябхамы было слишком рискованно ставить на кон свою жизнь; что она хотела разорвать круг, сомкнувшийся вокруг сражающихся, и броситься на Калявана, спасти женщину, которая когда-то спасла ее. Но правда еще была и в том, что ей все это нравилось. Она любила насилие. Любила восторг, который оно приносило. Она почувствовала, как ее сердце забилось, когда Каляван сделал ложный выпад и атаковал справа;