– Ведь там убить могут?!

– Это везде могут! – шальная ухмылка застыла на обветренном лице Лорсы. – Если что – за детьми присмотри, а так не переживай и не думай, что только за деньги я туда рвусь,… есть что-то другое – это не объяснить, это как твои сигареты – словом, наркотик; азарт, страсть, риск. И к тому же есть боевая солидарность… Так что пойми и прости.

– Чик-чик-чик, – закричал ястреб в кроне бука, – «пинь-пинь-чэржж; пинь-пинь-чэржж» – подпела ему синица. В душистой траве голосил хор кузнечиков, в унисон им из близрастущих кустов сирени солировала цикада. Нарядная, как невеста выбеленная, бабочка-боярышница запорхала под тенью, на лету кокетничала, в игривой беззаботности с легкостью кружилась.

– Ты хоть знаешь, что за задание? – нарушил старший брат лет-ний покой сада.

– Нет… Да и знал бы – не сказал. Нельзя… Да и зачем тебе голо-ву забивать. Одно скажу, вне СССР.

Решили никого более не посвящать в суть дела, а назавтра уе-хать в Калмыкию. Там Арзо поможет Лорсе рассчитаться с колхозом и передать отару. С семьей Лорсы он через три-четыре дня вернется домой, а младший Самбиев прямо из Элисты вылетит в Москву. В пригороде столицы он должен встретить однополчан, и где-то в спеццентре они пройдут переподготовку.

За этими проблемами и сборами к отъезду Арзо совсем позабыл о Полле, и тут соседская девчонка принесла записку.

«Самбиев! Ты обошелся со мной нехорошо. Неужели нельзя было написать два слова о йитар? Сделай это хоть сейчас…» Подпи-си не было, но ясно, что это от Поллы. Последняя фраза оскорбила Арзо, и он решил соблюсти средневековье, написать эти злосчастные «два слова», постараться выкинуть из головы Поллу.

Написать ответную записку не получилось: в гости приехала младшая сестра с ребенком, в двух комнатенках негде было уеди-ниться, да и другие мысли господствовали в его голове – он пережи-вал за Лорсу.

На рассвете братья Самбиевы отправились в Калмыкию. Сдать отару колхозу оказалось делом не простым. Лорса через три дня уе-хал, и все процедурные вопросы приема-передачи легли на плечи Ар-зо. И если бы не его экономическая грамотность, дело бы не только затянулось, но и обернулось бы долгами и штрафами, а так, Арзо со-стряпал задними числами несколько липовых актов, заверил их у коллег – местных экономистов и сумел из колхозной кассы получить значительную сумму: за привес, за приплод, за подготовку к зиме и даже отпускные. По предварительному уговору с коллегами, он этой суммой поделился с ними и только полмесяца спустя вместе с семьей Лорсы вернулся в Ники-Хита.

Дома Кемса сообщила, что на днях приезжала его теща, все жа-ловалась на Арзо, говорила никудышный зять и такой же муж: не предупредил, что уезжает в Калмыкию, а оттуда только раз позвонил, два слова пробурчал и бросил трубку.

Эти претензии Самбиева Арзо мало беспокоили, взволновала его другая новость: вчера Полла уехала и через его мать просила, чтобы он выслал ей какую-то справку.

– Смотри, сынок, – просила Кемса, – не обижай Поллу, отдай ей эту справку… Несмотря ни на что, к тебе она хорошо относится, ни слова плохого не скажет, даже не может скрыть своего удовольствия от одного упоминания твоего имени.

На сей раз Арзо решил непременно исполнить желание Поллы, но блокнот с ее адресом остался в Москве. Прибыв в Москву, он пер-вым делом кинулся к своим вещам, и ничего не нашел: ни старого блокнота, ни записей, ни кое-каких личных секретных документов.

– Куда ты дела мои бумаги? – закричал гневно на жену.

– У тебя прошлого нет и не должно быть, – без страха ответила Марина. – Ты должен был начать жизнь со мной с чистого листа, с чистой совестью.

Теперь он бессилен перед супругой, обязан ей. На сей раз они приехали в Москву, взяв в долг у тещи тысячу рублей, и Марина не раз намекала, что весьма вероятно при пристойном поведении их обоих, эта сумма может быть им прощена. Но они должны постоянно помнить, кто их сейчас кормит, содержит, о них беспрестанно думает и вообще, от кого нынче зависит их жизнь и дальнейшая судьба.

Начать жизнь с чистого листа Арзо не может, угрызения совес-ти перед Поллой терзают его. Посылает письмо в адресное бюро Краснодара с просьбой сообщить ему данные Байтемировой. Свой обратный адрес пишет: «Москва. Главпочтамт. До востребования».

И хоть знает, что это письмо «на деревню дедушке», все равно ходит раз в неделю на Главпочтамт, тратя на это в огромной столице уйму времени, которого у него теперь в обрез. Он в «жесткой упряж-ке» и до мозолей на хребте сутками бегает по Москве, пытаясь быть кормильцем и заодно думая о своем будущем положении, и не только в обществе, но и в собственной семье.

Самбиев Арзо, никогда ранее не помышлявший о дальнейшем обучении, а тем более о науке, женившись на аспирантке Букаевой, решил, что ему недостойно иметь статус ниже, чем у жены. Еще во время «медового» месяца он объездил несколько столичных вузов. Остановился на профильном – Московской сельхозакадемии имени К.А.Тимирязева. Познакомился с земляками, обучающимися в нем, посредством их рекомендаций, вступил в контакт с преподавателями; тогда же подал в приемную комиссию документы, в сентябре успеш-но сдал конкурсные экзамены, и на удивление супруги, получил письменное уведомление, что с первого октября 1987 года зачислен в очную аспирантуру.

Тимирязевская академия – почетнейший вуз страны. Как аспи-рант академии, Самбиев приобрел массу привилегий. Так теперь он прописан в Москве сроком на три года; получает стипендию восемь-десят рублей в месяц; имеет возможность до пяти раз в год в оплачи-ваемую командировку домой, так как объектом его научного иссле-дования является, в целом Северо-Кавказский регион, и Чечено-Ингушская АССР, в частности. Ну и главное преимущество аспиран-туры в том, что он получает бесплатное жилье в виде отдельного блока со всеми необходимыми для учащегося удобствами в семейном общежитии.

Арзо показывает супруге комнату в общежитии. Марина строит недовольную мину, но возражать требованию мужа переехать в об-щежитие не смеет, ибо у мужа есть веские на то доводы: экономия очевидна – сто рублей ежемесячная квартплата и половина этой сум-мы – телефонные переговоры Марины с матерью.

Однако в защиту удобств дочери вступается Марха. Ее доводы следующие: жить надо в центре Москвы, а не на периферии, и иметь надо две комнаты, а не одну «лачужку как в Ники-Хита» (именно так и сказала, и покрасневшему