– Ты так смотришь на меня! – засмущалась Марина.

– Как? – прошептал на ушко Арзо.

– Как я всегда хочу!

В ту ночь Арзо как никогда был ласковым и нежным. Поглажи-вая жесткие, как леска, волосы жены, вкрадчивым, задыхающимся от любви голосом открыл ей свой спасательный замысел.

– Дорогая, любимая Марина, – заканчивал он колдовскую речь. – Я так страдаю от жизненных проблем, что не могу полностью рас-слабившись, ублажать тебя, доставлять нам обоим удовольствие, ус-лащать нашу жизнь. Поверь мне, настанет время, и я взамен этих ку-плю тебе в десять раз красивее драгоценности!… Спаси меня! Помоги мне! Ведь это наше общее дело?!

– Арзо! Милый Арзо! – шептала в ответ Марина. – Что хочешь! Все твое! Твое! Забери их сейчас. Ты ведь жалуешься, что они твое лицо царапают!… Всегда!

Следующий день выходной. Проснувшись, Арзо первым делом осматривает бриллианты, с нескрываемой улыбкой подбрасывает их в руке, бережно кладет на книжную полку. Завтра утром он получит за них шесть тысяч, полетит домой, рассчитается и начнет жизнь сна-чала, с чистого листа, как говорит его любимая жена.

А в это утро, восхищаясь супружеством, страстью прошедшей ночи, смущаясь смотреть друг другу в лицо, пребывая в блаженной истоме, они не торопясь пьют по две порции кофе. Для восстановле-ния сил Марина мужу наливает со сливками, сама предпочитает в это утро только лед – ибо все еще горит от его ласк.

Арзо счастлив, но отдыхать нельзя: ему надо бежать в библио-теку для написания реферата по философии, а к вечеру предстоит рыскать по продовольственным магазинам в поисках провизии.

Как в период «медового» квартала, Марина улыбаясь провожа-ет его, у дверей целуются, влюбленно вглядываются в глаза.

– Не задерживайся, – шепчет она, а потом вдогонку кричит, – у нас пустой холодильник.

В поздних сумерках он возвращается, затаренный сетками с картошкой, яйцами, крупами, молоком. А его никто не встречает. Дверь в спальню закрыта, громко работает телевизор. Арзо прошел на кухню – ничего не приготовлено, даже чашки из-под кофе с утра не вымыты. В это время появляется бабуля, испуганно машет голо-вой, шепотом сообщает:

– Весь день туды-сюды с матерью перезваниваются. О чем-то говорят – не знаю. Но по-моему, тебя поносят, ругаются. И на меня ни с того ни с сего кричать стала. Будто какая муха ее укусила…

У Арзо екнуло сердце. Неужели все рухнуло? Все-таки надежда еще теплится в нем. Он осторожно, чтобы не шуметь, открывает дверь в спальню. Прежде никогда в жизни не замечал и не обращал внимания на сережки, но теперь заметил их сразу: они, громоздкие, гирляндами болтались в больших ушах жены.

Марина не обернулась в его сторону, лежала на кровати, рядом на стуле – огрызок яблока, обертки конфет, а она всецело поглощена экраном. Он почему-то так же как раскрыл, тихо прикрыл дверь. В этот день с утра он ничего не ел, на буфет в библиотеке экономил, каждую копейку считал. Машинально пошел на кухню пить чай, но аппетита не было. В эту ночь он должен был идти на разгрузку ваго-на, хотел уйти из квартиры хоть куда, однако сил даже встать из-за стола не было: он был в крайнем упадке духа. Весь вечер не виде-лись, не общались, и только перед сном, когда Арзо хотел взять в спальне одеяло и подушку, чтобы лечь в другой комнате, четкий, яз-вительный, как обоюдоострый клинок голос резанул слух:

– Эти драгоценности трудом, потом и кровью моих родителей заработаны, и мне как память о них подарены, и никто не позволит чтобы ты их разбазаривал… Сегодня это продашь, завтра на другое позаришься, тебе не хватает, что родители тебя и так содержат?

– Пошла ты к черту, дрянь! Никто меня не содержал и не со-держит, – довольно хладнокровно ответил Арзо и вдруг неожиданно ухмыльнулся. – А труд, пот и кровь в этих камнях действительно есть, только не твоих родителей, а простых людей, которых твой па-почка взятками обирает.

– Что ты хочешь сказать? – приподнялась Марина. – Сам ты дрянь, взяточник, преступник, – он уже вышел из комнаты, с шумом прикрыл дверь, а вслед, – сам расхлебывай свои грехи… Разжирел в Москве, столичным аспирантом стал! Колхозник! Продавай свою землю в селе, свой бук поганый и еще своих буйволиц вонючих про-дайте, – последнее с ехидным смехом. – А на наше добро не рассчи-тывай.

В этот же вечер Арзо хотел уйти, навсегда расстаться с ненави-стной женой, но не посмел, в последний момент подумал, что она бе-ременна и оставить ее одну – просто не по-мужски.

Ни о чем не думая, в полной прострации пребывал он, и тут ровно через сутки после скандала позвонил ему земляк Баци. Они по-знакомились совершенно случайно у касс аэрофлота, потом так же случайно встретились у общежития академии. Баци, как понял Арзо, вел полубродячий образ жизни, ночевал по знакомым, в общежитиях, на хлеб зарабатывал мелкой спекуляцией, посредничеством.

– Арзо! – в трубке тонкий голос Баци. – Слушай, я нашел двух пенсионеров с карточками на румынскую мебель «Мирона». Ее гос-цена три четыреста. Старикам надо переплатить по двести пятьдесят, еще по сто грузчикам и завмагу. А она за шесть тысяч только так уходит.

– А что я могу сделать? – вяло реагирует Самбиев.

– У нас срок до завтрашнего обеда. Я должен сторожить дело прямо в магазине, а ты поезжай на «чеченскую» стоянку у Ботаниче-ского сада и найди покупателей.

Самбиев в эту удачу не верит, но все равно цепляется, посте-пенно загорается легкой наживой, задает вопросы, все записывает, в том числе и адрес магазина где-то в Люблино.

Как обычно, рано утром он помчался в академию, открыв лабо-раторию, на такси поехал до стоянки большегрузных машин. Кругом снег вперемежку с грязью, копоть, сажа, родной говор, но к кому об-ратиться он не знает, все оглядывается и вдруг слышит: «Самбиев!» На радость Арзо, односельчанин, камазист-междугородник. Арзо де-лится со своей проблемой.

– «Мирона»? – удивляется водитель. – Да это лучшая мебель… Вон там грузины ходят, ее спрашивают.

Муж и жена, солидные люди, и Арзо на такси едут по адресу к мебельному магазину. Всю дорогу Самбиев боится, что все это брех-ня и обернется позором перед кавказцами. Подъезжают, издали он видит сутулую фигуру Баци. Больше Арзо ничего не делал, только более двух часов он простоял на том же месте, где встретил Баци, и уже стал сомневаться, не уехал ли его друг с грузинами, как земляк появился,