говоримого. Реальность человеческой коммуникации в том, собственно, и состоит, что диалог – это не утверждение одного мнения в противовес другому или простое сложение мнений. В разговоре оба они преобразуются. <…> Межчеловеческая общность поистине строится в диалоге» (Гадамер Г. -Г. Язык и понимание // Гадамер Г. -Г. Актуальность прекрасного. Указ. изд. С. 48).

29 Ср.: «Каждая сфера использования языка вырабатывает свои относительно устойчивые типы таких высказываний, которые мы и называем речевыми жанрами» (ПРЖ. С. 237).

30 Ср. о языке как о материале по отношению к «эстетическому объекту» в СМФ (гл. III: «Проблема материала»).

31 Spitzer Г. Romanische Literaturstudien. 1936–1956. Tubingen, 1959.

32 Проблема «чужой речи» была разработана Бахтиным в 20-е годы и представлена в МФЯ (ч. III).

33 Этический характер диалогических отношений, как они представлены здесь Бахтиным, естественно вписывается в герменевтическую традицию. Ср.: «Науки о духе тесно связаны с нравственным знанием – в противоположность “теоретической” науке. Они являются своего рода “моральными науками”. Их предмет – это человек и то, что он знает о самом себе» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 372).

34 В любой из разновидностей диалогической философии уникальное значение придается тому событию, которое «происходит между людьми» (М. Бубер): это особая реальность («межчеловеческое», «das Zwischenmenschliche»), диалог, который и есть бытие в собственном смысле. В западном диалогизме «межчеловеческое» мистифицировано: диалог мыслится бытийственно предшествующим по отношению к его участникам. Ср.: «В начале стоит отношение» (Бубер М. Я и Ты. Указ. изд. С. 311). Диалог переживается также как среда, в которой совершается Божественное откровение (Ф. Эбнер). Бахтин понимает диалог более «прозаично»: «межчеловеческое» не обладает в его диалогизме никакой таинственностью, диалогизм «высказывания» для него – факт «металингвистики», дисциплины социально-этической.

35 Интроекция — термин Р. Авенариуса, обозначающий неправомерную, по его мнению, и приводящую к дуализму теоретическую попытку гносеологов идеальное содержание вложить «внутрь» человеческого сознания.

36 Ср. прим. 10 (сопоставление «обрамления» контекстом у Бахтина со «слиянием» герменевтических горизонтов у Гадамера).

37 Из статьи Пушкина «Об обязанностях человека, сочинение Сильвио Пеллико» (1836): «Все слова находятся в лексиконе; но книги, поминутно появляющиеся, не суть повторение лексикона» (Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Т 7. М.; Л., 1964. С. 472).

38 Представление о «третьем» участнике диалога восходит к категории «слушателя», выделенной Бахтиным в 20-е годы (см. особенно: Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии. Указ. изд.). Данное понятие осталось у Бахтина детально не проработанным.

39 Понятие «высшего нададресата» коррелирует с такими категориями позднего Бахтина, как «далекие контексты» и «диалог в большом времени». В ранней бахтинской философии этому понятию предшествуют интуиция «абсолютного будущего» и идея осуществления, «завершения» человеческого «духа», «я-для-себя» (АГ). Введение Бахтиным «высшего нададресата» в диалогизм предпринято ради указания на принципиальную смысловую завершимость бесконечной диалогической цепи, без этого оказывающейся «дурно бесконечной». Поскольку историко-культурный диалог выступает у Бахтина в качестве меры исторического времени, завершимость этого диалога (через «абсолютно справедливое» понимание диалогических смыслов «высшим нададресатом») указывает на убежденность философа в смысловой (хотя и не фактической) конечности истории. За этим просматривается определенная «теология», хотя сам Бахтин настаивает, что не вкладывает в свои понятия никакого метафизического смысла (см. в ПТ ниже). Бесспорным кажется то, что Бахтин не верил в упразднение времени как в событие, которое произойдет во времени же; ему ближе пафос бесконечного исторического ожидания, вечной «заданности» конечного свершения.

40 Ср.: Манн Т. Доктор Фаустус, гл. XXV(Манн Т. Собр. соч.: В 10 т. Т. 5. М., 1960. С. 319–320); Его же. История «Доктора Фаустуса» (там же. Т. 9. С. 274). Речь у Манна идет о том, что без опыта гестаповского застенка невозможно почувствовать ужас ада как места, скрытого от Божьего слуха.

41 «Третий» участник диалога в трактовке Бахтина мог бы быть назван «абсолютным вторым», его позиция в диалоге не обладает специфичностью (ср. прим. 38). «Диалог» у Бахтина – диалог в принципиальном смысле с двумя участниками: это «противостояние человека человеку, как противостояние “я” и “другого”» (Д. С. 272). Отметим здесь, что «диалог» у представителей немецкого «диалогического мышления» имеет иную структуру: позиция «третьего» в нем существенно необходима. Так, в концепции Ф. Эбнера диалогическое событие, особая реальность «между», становится средой Божественного откровения: в разговоре каждый из его участников вступает в отношение не только с партнером-человеком, но через посредство слова завязывает диалог с Божьим Словом – Христом, являющимся, по Эбнеру, «несказанным истоком языка». Христос оказывается в глазах католика Эбнера третьим участником любого обыденного человеческого разговора. См. в связи с этим: Casper В. Das dialogische Denken. Freiburg; Basel; Wien, 1967. S. 250–256. Ср. также: «Каждое единичное Ты – прозрение вечного Ты. Через каждое единичное Ты основное слово («Я – Ты». – Н.Б) обращается к Ты вечному» (Бубер М. Я и Ты. Указ, изд. С. 340). Позиция Бога в диалоге по Эбнеру и Буберу – это не просто усиленная до способности к абсолютному пониманию позиция собеседника: «третий» – это языковой исток, его природа и роль качественно иные. Метафизические интуиции, неизбежно присутствующие в таком воззрении, Бахтину чужды.

42 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 29.

43 Имеется в виду отсутствие «смыслового конца» при длении диалога во времени, без участия «высшего нададресата».

44 Вопрос о «предметной», тематической стороне «слова», «высказывания» остался у Бахтина не разработанным; в частности, и «диалог» предстает в бахтинской теории беспредметным (о чем диалог? – этот вопрос к Бахтину, имеющий исключительно принципиальный характер, например, если идет речь о диалогизме романов Достоевского, оказывается без ответа). Здесь принципиальнейшее отличие от диалога у Гадамера, который делает бытийственный акцент на предмете диалога: взаимопонимание в диалоге – это взаимопонимание «по поводу какого-либо дела»; в случае же понимания текста важно понимание того, о чем говорится в нем. Предметность – это тот самый «овеществляющий» гуманитарное событие момент, которого так сторонится Бахтин, который «противопоказан» его экзистенциализму.

Примечания к работе «Ответ на вопрос редакции “Нового мира”»

Впервые статья (под неавторским заголовком «Смелее пользоваться возможностями» и со значительными сокращениями) была помещена в № 11 журнала «Новый мир» за 1970 год (с. 237–240). В своем изначальном виде статья напечатана в сборниках: ЭСТ. С. 328–335; ЛКС. С. 501–508.

Не имея возможности всерьез говорить в своем О о положении дел в советском литературоведении 1960-х годов, продолжавшем задыхаться под идеологическим гнетом, несмотря на некоторое его ослабление, Бахтин лишь указал на те ростковые явления, которые не только пробились сквозь мертвящую атмосферу,