ты потерял прежде всего», — парировала его выспренние изречения начитанная супруга, имевшая диплом филфака. Воспоминание о Татьяне едва не взорвало мозг. Перед глазами вспыхнуло и резко потемнело. Сердце застрочило, как пулемёт.

«Мне был дан последний шанс, я им не воспользовался. Теперь действительно всё. Аллес, кранты, финиш… Никакие оправданья типа сидения в засаде и секретных заданий не прокатят. А может, оно и к лучшему? Нельзя постоянно находиться рядом с ненавидящим тебя человеком. Но что будет с девчонками? Как я без них?»

— А?! — встрепенулся Миха.

Голянкина, оказывается, теребила его за рукав куртки.

— Михаил Николаевич, ау-у, где вы?! Давайте чай пить с вареньем.

Крыжовенное варенье Миха любил с детства, поэтому не заметил, как умял всю вазочку. Журналистка под чаёк позволила себе ещё граммулечку. Разувшись, чуждая комплексов, забралась с ногами на стул, уселась по-турецки. В доме заметно потеплело. Опер пошурудил дрова кочергой, он умел общаться с русской печкой. Болтали о ерунде, словно серьёзной темы для обсуждения не существовало. Тут завибрировал и пополз по столу мобильник. Торопливо облизав испачканные в варенье пальцы, Вероника успела цапнуть его на самом краю. Судя по репликам журналистки, звонил начальник, интересовавшийся местонахождением подчинённой.

— Как где нахожусь? — непритворно удивилась Вероника, заговорщически подмигивая Маштакову. — В поле. Ваше задание, Эдуард Миронович, добросовестно выполняю. После обеда появлюсь. Может быть…

Последнюю фразу журналистка произнесла после того, как дала отбой.

— У вас в таких случаях говорят — в поле? — спросил опер и, не дожидаясь ответа, продолжил: — А у нас — на территории. Новые разоблачения готовите?

— Да нет, скучный, но актуальный материал про веерные отключения электричества. Проблематика незнакомая, идёт сложно, — Голянкина, вспомнив об обязанностях, вздохнула.

— Чего вы специализацию сменили? — у Михи почему-то язык не поворачивался обращаться к собеседнице по имени, в связи с чем он испытывал неловкость.

— Надоело одно и тоже мусолить. Кругозор хочу расширить. Да и отключения достали. Граждане целыми днями телефоны в редакции обрывают, как будто от нас зависит…

Потом Вероника убежала искать запропастившихся хозяйкиных котов, которые словно не желали быть накормленными. Оставшись один, Маштаков уставился на красовавшуюся в центре стола бутылку с мохнатым быком на этикетке. Желание накатить подкрепилось доводом «никто не узнает». Обозвав себя «слизнем», Миха вскочил с табурета, скинул куртку, повесил её за ворот на крючок у входной двери и быстро прошёл к окну. Вожделенная отрава осталась за спиной, опер сглотнул слюну.

Замысел как обставиться с «акаэмом» у него созрел. Для воплощения оставалось продумать технические детали. Голянкина, как нарочно, ушла и пропала. Маштаков, чтобы занять себя, оборвал листочки на настенном календаре — «численнике», как говаривала покойная баба Маня. Подтянул опустившиеся до самого плинтуса гирьки ходиков. Сверившись с наручными часами, перевёл стрелки на правильное время. Четверть одиннадцатого. От бодренького тиканья ходиков обстановка стала по-деревенски уютной. Затем проверил печку. Дрова обещали вскоре прогореть. Когда над малиновыми углями перестанут шаять голубоватые зыбкие сполохи, можно будет закрывать заслонку без опасения угореть.

Журналистка вернулась с красными щеками, продрогшая.

— Ой, как тут тепло! — скроила умильную гримаску.

— Нужно позвонить, — Миха не дал девушке как следует порадоваться.

Голянкина, попутно удивляясь, почему работников уголовного розыска государство не обеспечивает современными средствами связи, провела с опером ликбез по обращению с сотовым телефоном. Маштаков слушал внимательно, всё оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Найдя в папке «исходящие» недавно набранный номер собственного служебного телефона, нажал на кнопку с зеленой трубочкой. На этот раз Тит оказался на месте.

— Ты мне срочно нужен, — сообщил напарнику Миха.

Майор по интонации понял — вопрос суперважный, но предупредил, что Птицын подрядил его от розыска на похороны Рубайло. Вынос назначен на одиннадцать. С дорогой, без обеда он управится не раньше чем к часу.

— Может, попросить Львовича, чтоб заменил меня?

— Не стоит, лишние вопросы возникнут, а я не хочу раньше времени волну поднимать. Буду ждать тебя в два у нефтебазы. Без никого. Лучше если ты сможешь достать колёса.

— Заинтриговал конкретно, брат, — резонируя, гудели во встроенном микрофончике Лёхины басы. — Смотри там аккуратней, не заиграйся.

— Конец связи, — Маштаков аккуратно надавил пальцем на изображение трубки красного цвета и протянул телефон внимавшей разговору журналистке. — Удобная штука. Завидую чёрной завистью.

— Это что, нам придётся здесь до двух часов сидеть? — озабоченно спросила Голянкина.

— До тринадцати тридцати, — уточнил Миха. — Да не берите в голову. Как я обещал, так и будет. Вашего выхода сценарием не предусмотрено. Но перекантоваться нам тут до половины второго придётся. Не гулять же мне по улице? И уходить сейчас нельзя.

— Почему? — не удержалась Вероника.

— По кочану с кочерыжкою. — Маштаков взял в руку бутылку, щёлкнул ногтем по жёлтой этикетке: — Выпейте третью да уберём, чтоб глаза не мозолила.

— Мне вроде хватит.

— А придётся. По две не пьют, примета нехорошая.

— Тогда символически, очень крепкая. Или вы споить меня хотите, Михаил Николаевич? Ах вы коварный!

— Не надейтесь, — оперативник нарочно ответил обидно, дабы наступившая на пробку звездунья прекратила намёки.

Он не воспринимал женщин в амплуа травести. В очередной раз порадовался, что отказался от спиртного, ибо, захмелев, становился всеядным. Конечно, сейчас Миха пренебрёг тем, что само просилось в его руки не из-за внешней непривлекательности субтильной журналистки, а из-за её репутации отвязанной скандалистки. Такая в погоне за жареными фактами мать родную в газетке пропишет, ресницами не хлопнет.

Голянкина отреагировала на услышанное «не надейтесь» презрительным хмыканьем:

— Очень надо было!

Оприходовав свою символическую дозу, Вероника убрала со стола, ушла в комнату и включила там телевизор. Через проём оставшейся открытой двери донеслись голоса героев очередного бразильского сериала. Некто Лусилия с экспансивностью базарной торговки требовала от некоего Мендеса заверений в верности.

На Маштакова вдруг напала сильная икота, унять которую он не мог минут двадцать ни водой, ни дыхательной гимнастикой.

— Кто-то вас активно вспоминает, Михаил Николаевич! — крикнула из комнаты журналистка.

«Есть кому», — подумал Миха, а вслух сказал:

— Лишь бы, и-ик, добрым…ик…словом! Ик… Что ты будешь делать, зараза…ик…

17

14 января 2000 года. Пятница.

14.00 час. — 16.20 час.

По установленному порядку в пятницу в четырнадцать часов офицерский состав УВД собрался в актовом зале. Мероприятие, именуемое учёбой, отнимало у сотрудников в лучшем случае час рабочего времени, с которым постоянно был напряг. От учёбы освобождались лишь дежурившие в