— Проходи, Михаил! — Птицын гостеприимно распахнул дверь. — Знаешь ли главную новость?

— Про Андрейку? — Об освобождении Рязанцева Михе сообщил Тит, когда полтора часа назад они пересеклись возле нефтебазы.

— Ну и что твой острый аналитический ум подсказывает? Что на доске к эндшпилю изменилось? Почему вдруг сегодня?

Маштаков вяло пожал плечами, усаживаясь за приставным столом. Вадима Львовича удивило безразличие старшего опера, который больше других розыскников переживал арест коллеги.

— Значит, не срослось у них… Я же говорил — дело гнилое, — предположение, высказанное Михой, не претендовало на оригинальность.

— Ты как будто не рад, — и.о. начальника криминальной, ожидавший от Маштакова иной реакции, выглядел разочарованным.

— Почему? Рад. Устал только. Сил нет прыгать. — Оперативник защипнул заусеницу у ногтя большого пальца, лицо у него сделалось сосредоточенным.

— Есть с чего уставать?

— Ага. — Миха дернул заусеницу, она не оторвалась. — Тут такое дело, Вадим Львович. Я автомат нашёл. Может статься, с двойного убийства.

— Та-ак! — Птицын откинулся на спинку креслица. — Вот почему ты такой загадочный. Ну говори, не тяни!

Маштаков поднял засиявшие глаза.

— Улица Клязьменская, сгоревший дом, от нефтебазы первый. За забором в сугробе — спортивная сумка, в ней — АКС74У, калибра 5.45, без складного приклада, недавно стрелявший.

— Это информация? — вопрос прозвучал отрывисто.

— Нет, факт, — как Миха ни старался, а улыбка у него расползлась до ушей. — Я в руках его держал. В смысле, сумку. Автомат, само собой, не лапал.

— Кто контролирует? — подполковник понимал, что без присмотра такие вещи не оставляют.

— Титов, он меня там в два часа сменил.

Вадим Львович, оттолкнувшись руками от хлипких подлокотников кресла, поднялся на ноги, подошёл к висевшей на стене схеме города. Повёл пальцем по её нижней части, выше голубой извилистой петли, обозначавшей реку.

— Клязьменская… Вполне подходящий путь отхода для киллера, а? Как вышел? Колись.

— Оперативным путём. — Маштаков не надеялся в разговоре с корифеем сыска отделаться общей фразой, однако попытался.

— Не кривляйся, тебе не идёт. — Птицын вернулся к столу, опёрся кулаками о столешницу, навис над Михой.

Оперу пришлось отодвинуться вместе со стулом к окну.

— Ствол нашёл человек, к убийству отношения не имеющий. Теребить его бесполезняк. Главным условием выдачи автомата с его стороны была анонимность. Это пожилой и серьёзно больной человек. Законопослушный, не судимый. Он легко мог спустить сумку в прорубь под лёд и мы бы остались с носом. Но он поделился с одним своим близким, тот по счастливой случайности вышел на меня. В результате проведённых переговоров удалось достигнуть консенсуса: он нам — ствол, мы про него не вспоминаем. Я дал слово. Поверьте, Вадим Львович, попотеть пришлось неслабо…

Маштаков резонно посчитал, что представлять случившееся доставшимся на халяву — нецелесообразно. Как говорится, красиво не соврать, истории не рассказать. Тем более сути переставленные им акценты не меняли.

Внимательно слушавший Птицын кивнул, целиком и полностью соглашаясь. Переоценить результаты работы старшего опера было трудно. С изъятием орудия убийства, выпущенного промышленным способом, в установленном порядке учтённого и отстрелянного, шансы на раскрытие громкого преступления возрастали.

— Профессионально сработал, — в устах сдержанного подполковника произнесённая фраза была лучшей похвалой, — Родина тебя не забудет.

— Но и не вспомнит, — ответил Миха продолжением популярной в годы его студенческой молодости прибаутки.

— Не прибедняйся, обязательно вспомнит, — не согласился Вадим Львович, делая соответствующую зарубку у себя в памяти.

Мельком глянув на часы, он продолжил расспросы:

— Далеко от реального места передвинул вещь?

— Средне. По той же линии. Принципиально модель не исказилась. Я думаю, злодей, когда уходил, не запомнил, в какой двор инструмент закинул.

— Как думаешь легализовать?

— Подам рапорт на ваше имя. В ходе ОРМ, фафа-ляля, три рубля, установлено предполагаемое местонахождение…

— Техническая сторона понятна, — поторопил опера Птицын.

— Рапорт передадим с сопроводиловкой в прокуратуру. Следователь изымет ствол как положено по УПК, с понятыми. Только с изъятием придётся обождать до вечера. В идеале, конечно, до утра погодить надо, но вторую ночь не спавши тяжеленько будет…

— Намереваешься подождать, пока снег следы твои засыплет? — и.о. начальника КМ обернулся к окну — интенсивное выпадение твёрдых осадков продолжалось.

— Хочу, чтобы всё выглядело первозданно, и чтобы следователь всю эту первозданность описал в протоколе.

— Толково, Миша, — вторая за короткий промежуток времени похвала вновь была искренней.

Произнося её, Вадим Львович с сожалением думал о несправедливом устройстве мира, в котором такая голова как Маштаков вынуждена растрачивать себя на исполнительских должностях, в массовке.

— На сколько договариваться с прокуратурой? — подполковник подвинул к себе телефонный аппарат.

— На девять будет в самый раз.

— А если снег раньше кончится?

— Скорректируем время, какие проблемы. Полагаю, следователь не будет возражать. Главное, чтоб он на связи был.

Птицын позвонил Кораблёву. О том, что планируется изъятие конкретно автомата, говорить не стал, чтобы не сглазить удачу. Сказал: «Важное доказательство по двойному огнестрелу». Заместитель прокурора отреагировал с должным пониманием, в расспросы не углубился, спросил только, на кого выйти следователю.

— С начальником розыска связь держать, — Вадим Львович резонно решил обойтись без убойщиков.

Делиться предстоящим успехом было глупо. Пусть областное руководство посмотрит, кто какие результаты реально выдаёт на гора, а то МРО приохотилось чужими руками каштаны из огня таскать.

— Какой у вас транспорт? — подполковник спохватился, когда поднявшийся Маштаков задвигал на место стул.

— Так «Ниву» нам Сан Саныч отжалел. Титов — за рулём, чтобы меньше народу посвящать.

— Правильно. По результатам отзвонись мне на домашний или на трубку, во сколько бы ни закончили. Успеха!

Подождав, когда за оперативником закроется дверь, Птицын через дежурку по внутреннему соединился с замом по личному составу и кадрам.

— Вячеслав Валерьянович, вопрос к твоей епархии имею.

— Слушаю, — Коростылёв как всегда ждал подвоха.

— Перед Новым годом тебе Борзов представление отдавал на очередное звание Маштакову. Ушли документы в область?

— Вот ведь вопрос задаёшь, Вадим Львович, в конце трудовой недели, — кадровик сокрушенно завздыхал. — К концу недели у меня голова в тыкву превращается. Погоди, сейчас соображу. Не представляешь, сколько макулатуры на столе. Эверест! Маштаков, Маштаков… Вроде отправляли, хотя… С него разве все взыскания сняты?

— На день милиции был приказ. Реабилитирован досрочно с учётом высоких результатов служебной деятельности.

— А с дисциплиной у него как? Рецидивов не замечалось?

— Ни одного.

— Дай бог, дай бог… Хотя хронический алкоголизм — штука коварная.

— Не знал, что у тебя второе образование — медицинское, Вячеслав Валерьянович, — в голосе Птицына появились скрежещущие нотки.

— Намёк понят, Вадим Львович. Конечно, на учёте у нарколога сотрудник твой формально не состоит. Но мы мужики взрослые, понимаем, что если