— Пойду косяки твои выправлять, — со значением поведал Волохе, намывавшему с «Пемоксолью» сковородку.

В прихожей Витёк долго боролся с заедающей молнией на правом сапоге. Стоя на колене, на обувнице узрел паспорт, валявшийся по соседству с грязной сапожной щеткой и вонючей баночкой гуталина. Раскрыл темно-бордовую книжицу на второй странице и увидел фотку Морозова В. Ф., на которой тот — чёрно-белый, молодой и худой, в полосатом пиджаке и криво повязанном галстуке пучил глаза перед объективом фотоаппарата.

У Витька от возмущения раздулись и задрожали ноздри.

«Сколько раз говорено лошаре как важные документы хранить! Всё ему по одному месту!»

Лохов надо учить. Краснокожая паспортина бесшумно скользнула в глубокий карман витьковых драповых шкар[171].

16

14 января 2000 года. Пятница.

09.30 час. — 11.00 час.

Разгоревшиеся дрова трещали вовсю, однако трудно прогревавшаяся печь теплом делиться не спешила. Внутри промерзшего за пять суток дома было холоднее, чем на улице. В чайнике на плите оказался лёд — ноздреватый, с пузырьками внутри.

У Голянкиной зуб на зуб не попадал. В тёткиных запасниках сыскалась бутылка «Зубровки».

— Может, согреемся, Михаил Николаевич?

Маштаков сжал губы и крепко задумался. Вопрос попался из категории «на засыпку». Вестимо, после вчерашнего дефиле ему хотелось выпить. Тем более что за оправданиями в карман лезть не нужно. Результаты ОРМ выступят индульгенцией на реакцию начальства по поводу того, что он объявится подшофе. К тому же принятие горячительного предлагалось в профилактических целях, а не пьянства ради. По любому пару часов придётся в этом холодильнике прокуковать, пока не придумается, как вывести из ситуации журналистку и её родственницу. Но смущали компания и обстановка. Полностью возможность провокации опер не исключал, хотя и полагал её маловероятной.

Но зря что ли с утра он дважды сумел избежать искуса. Сначала стоически отмолчался за завтраком у Нины. Позже благодаря нечаянной встрече с Голянкиной прошел мимо рюмочной. За прошедшие два часа движухи потребность опохмелиться притупилась.

— Я на службе, — изо рта вырвалось облачко пара.

— Ну во-от! — Голянкина надулась. — Одна я не буду.

— Бросьте предрассудки, — Маштаков отработанным движением скрутил пробку. — Давайте лучше тару. Смотрите, как вас колбасит. Заболеете не ровен час.

Вероника быстро потерла перчаткой покрасневший острый носик и, привстав на цыпочки, полезла в буфет. Стаканов она вытащила всё-таки пару.

— Михаил Николаевич, вы себе капните на дно. Хоть чокнемся тогда, что ли, а то мне не комильфо.

Чокнулись. Журналистка ждала от Михи тоста с благодарностями, он сказал незамысловато: «За взаимодействие». Голянкина зажмурилась и припала к стакану с янтарного цвета жидкостью, резкий запах которой успел распространиться по всей кухне. Некрасиво давясь и обливая подбородок, влила в себя сорокоградусную настойку. Бормотнула: «Фу, гадость», сунула за щеку карамельку, захрустела ею.

На полу возле печки небрежно лежала распахнутая настежь спортивная сумка с длинными ручками. Судя по тому, что вокруг неё темнела лужица, температура в доме поднялась выше нулевой отметки. В сумке воронел автомат, иней на металлических частях которого превратился в мелкую блестящую морось.

Пропажа обнаружилась на другом конце поленницы. Торопыга Голянкина забыла, где устроила схрон. На сумку наткнулся Маштаков, подключившийся к поискам, после того как журналистка заистерила. За последующие полчаса Вероника успела выкурить три сигареты, более-менее успокоиться и поведать оперативнику, при каких обстоятельствах тётя Надя нашла в своём дворе оружие.

Голянкина достала Миху вопросом, не вернётся ли убийца или его сообщник за автоматом. Пять раз кряду опер, стараясь быть максимально убедительным, растолковывал ей, что после совершения такого рода преступлений злодей стремится избавиться от главной улики, которая в случае её обнаружения железобетонно привяжет его к трупам. Палёный ствол убийце без надобности. Слушая Маштакова, Вероника кивала, соглашаясь с его словами, но потом горько всхлипывала и вопрошала: почему же тогда киллер не сбросил автомат в машине или около неё?

— Это ж не Терминатор, не Брат-2, а обычный человек, не исключено, что дилетант, — с каждым заходом объяснения оперативника становились всё более аргументированными. — Думаете, двух человек в упор расстрелять и остаться хладнокровным просто? Вот он и подорвал с «акаэмом» наперевес, глаза выпучив. Всё равно темень и улицы пустые. Отбежал подальше и за забор железку запулил. В результате две недели с гаком выиграл, а мог и больше, если б ваша тётя не надумала снег убирать. Но и две ему неплохо… Может, через ствол на него выход прямой? У каждого ствола своя история… впрочем, это уже сфера для прессы закрытая.

Выпив, Голянкина затянула новую песню:

— Михаил Николаевич, обещайте, что вы меня не подставите!

Маштаков не удержался, чтобы не съехидничать:

— Автомат в вашу версию про «Белую стрелу» не вписывается?

Вероника в ответ на реплику глянула с горькой укоризною:

— А то вы не знаете, как у нас сенсации рождаются.

— Ну откуда мне, представителю доморощенной спецслужбы, могут быть ведомы тайны журналистской кухни?

— Обижаетесь на мои опусы? — Голянкина, прихватив полотенцем крышку, заглянула в упорно не желавший закипать чайник.

— Вы полагаете их безобидными?

— Да у любого умного человека они через минуту из головы вылетают.

— А у неумного?

— А для неумного всё равно милиция — кака, — журналистка сморщила раскрасневшееся после «зубровки» личико. — Давайте дискуссию на потом отложим, товарищ капитан. Кстати, Михаил Николаевич, давно хотела поинтересоваться, да всё возможности не выдавалось. Почему вы до сих пор капитан?

Маштаков молчал, оценив про себя владение Голянкиной техникой ухода от обсуждения нежелательной темы. Сорока минутами раньше, успокаивая в сарае горько рыдавшую женщину, он дал ей слово придумать, как легализовать изъятие автомата, не втягивая в дело лиц, его обнаруживших. Миха знал, что несмотря на то, что журналистка не вызывает у него симпатий, он её не обманет. А ведь совсем нетрудно придумать отмазку, что сведения не удалось сохранить в тайне по причинам, от него независящим. К примеру, утекло от начальства, которое ему не подчиняется и не докладывает. Да кто такая вообще Голянкина, чтоб перед ней оправдываться? Сколько ментовской крови выпито этой щелкопёркой! Но у Маштакова, легко относившемуся к бытовому вранью, имелся бзик по поводу данного им слова. «Потеряно всё, кроме чести», — любил повторять он слова средневекового французского короля Франциска, попавшего после сокрушительного поражения в плен к испанцам.

«Честь