– Вы не ответили на мой вопрос, Жанна.

– Ну что тут отвечать, если вы все знаете? Он пристает ко мне с первых же дней знакомства. Сначала просто приставал, а когда я его отшила, стал говорить о браке и о том, что Браццано покровительствует нам в этом.

– И вы обещали – что именно?

– Я обещала отослать детей и выйти за него. На днях должна была быть свадьба, да все те, кто должен нас венчать, не приезжают, и Леонид рвет и мечет.

– Вы любите его, Жанна? Если пожертвовали детьми, значит, любите? – спрашивал И.

– Нет, просто я не в силах жить одна. Я должна иметь мужа подле, это невыносимо быть окруженной одними женщинами. Я хочу весело жить. Без мужчин я жить не могу, – угрюмо отвечала Жанна.

– Неужели вы не видите, что этот человек трус? Что он бесчестен? Что он хотел жениться на вас по приказанию Браццано? Что, наконец, он просто хотел иметь в вас рабочую силу? Жить вашим трудом и превратить вас в рабу?

Жанна потерла себе лоб, стала заикаться, старалась что-то сказать, что-то вспомнить, и только все снова терла лоб, ничего не отвечая. И. повернулся к Анне.

– Вот еще одно дело ваших рук. Вам суждены благие порывы любви к дальним.

В теории, в мечтах ваша любовь к брату-человеку. В деле же, простом, мелком деле текущего дня, вы не сумели стать основным звеном духовного единения с окружающими.

Ананда вам приказал давно забрать все подарки Браццано у матери и брата и сжечь их. Вы сочли это мелочью – и не выполнили. Ананда передал вам приказ сэра Уоми встать между Жанной и братом с первых же их встреч – вы увидели в этом насилие над волей двух взрослых людей и дали возможность Браццано создать себе канал зла из чистой души этой женщины.

За эту жертву зла, павшую благодаря вашему непослушанию, за тех изменивших свой жизненный путь детей, которые едут к сэру Уоми, – вы ответственны не только перед Анандой, но и перед сэром Уоми, к счастью Ананды. При его беспредельной доброте он еще раз понес бы ваше бремя; а вы, неблагодарная, слепая, еще раз поскользнулись бы глубже прежнего.

Так недавно вы рыдали здесь и говорили себе и другим, что это хорошо, что ваше ослушание случилось здесь, а не там, куда вам предстояло ехать. А пришел новый случай выказать героизм послушания – и снова вышла на сцену жизни Анна-обывательница, а не Анна «благодать».

Сколько же актов человеческой драмы – вашей жизни на Земле, вы думаете так прожить? Или ждете, пока подойдет пятый акт и занавес упадет?

Тишина в комнате была так велика, что я слышал, как потирала лоб Жанна.

И. подошел к бедняжке, все так же бессознательно потиравшей свой лоб. Ананда тоже встал с кресла и сел рядом с Жанной, взяв ее ручки в свои.

– Вы слышите меня, Жанна? – спросил И.

– Конечно, доктор И., конечно, слышу, – раздался прежний звонкий голосок.

– Вы никогда не допустите к себе Леонида, которого так сейчас боитесь. Вам его бояться нечего, – говорила, кладя обе свои руки на голову Жанны. – Вы его любите? – снова спросил И.

– Что вы, доктор И.; он отвратителен; но ведь он брат Анны, мне не хотелось огорчать ее с самого начала. А потом, я сама не понимаю, как могло все это так далеко зайти.

– Ничего теперь не бойтесь. Никогда не ходите к Строгановым в дом и не встречайтесь с Еленой Дмитриевной. Не принимайте от нее не только подарков, но даже материй для шляп и не работайте для нее. Пусть Анна сама делает матери все, что найдет нужным.

Возьмите этот крест, носите его всегда на себе; и не забывайте о пологе.

И в минуты величайшей слабости и горя обтирайте им лицо, подержите его у лба. Всей силой вашей веры мысленно скажите одно слово: «Али». Вы мгновенно будете получать успокоение и находить силу жить в чести и чистоте. Прощайте, Жанна. Увидимся мы очень не скоро и, к сожалению, все, что я могу для вас сделать, – дать вам этот крест. Он навсегда защитит вас от всех Браццано и Леонидов. Вы их не бойтесь, как вообще ничего не бойтесь до тех пор, пока этот крест на вас. Я его даю вам как частицу своей силы и защиты.

И. надел на Жанну крест из топазов на цепочке, точь-в-точь такой же, какую надел на меня сэр Уоми. И вновь повернулся к Анне.

– Теперь вы видели, как куются цепи зла, неосторожно сотканные неведением, гордостью и непослушанием. Если бы в простой душе Жанны не было достаточной доброты, чтобы простить вам, Анна, безумие гипноза, в который погрузил ее Браццано, погрузил из-за нарушенного вами – так неожиданно для всех нас – обета добровольного повиновения, то какого дикого врага на сотни лет имели бы вы в ее лице сейчас! Тогда и через семь лет вы не могли бы к нам приблизиться! Теперь, еще раз, вам дается зов Жизни. И снова подвигом любви и доброты Ананды. Остерегайтесь же умствовать там, где нужна простота мудрости.

– Жанна, – снова обратился И. к маленькой хозяйке, – вот единственный верный, бескорыстный и заботливый друг, которого вам дает сейчас жизнь на долгие годы, – подводя к ней князя, продолжал И. – Слушайтесь его; советуйтесь с ним. Сходите к княгине и постарайтесь вашим добрым сердцем и веселым смехом украсить ее скучную жизнь.

Не безумствуйте, думая о детях. Вы сами еще невоспитанное дитя. Хава будет вам писать. У сэра Уоми, – сами понимаете, – им не может быть плохо.

– Чем могу я выразить вам мою благодарность, доктор И.? Я выполню все, что вы сказали, все, поверьте. На меня вдруг находит что-то такое жестокое и злое, что я сама этому поражаюсь, но справиться с собой не могу. Я буду – как главную святыню – хранить ваш крест и призывать святого «Али», о котором вы сказали, хотя и не знаю такого во французской церкви, – заливаясь слезами, говорила Жанна.

Князь сел подле нее, мы же незаметно вышли. Анна направилась вслед за нами, но Ананда остановил ее, сказав, что она должна быть сейчас подле Жанны, куда ей надо временно и, может быть, надолго переселиться.

Он назначил ей час свидания на завтра, и я понял, что это будет уже после нашего отъезда и что сейчас я в последний раз вижу обеих женщин.

Мог ли я, в первые свои константинопольские дни, думать, что мы в горе оставим Анну, божественно совершенную, какой она представлялась мне тогда?

Ананда велел ей напомнить князю, что в