– У Жанны есть капитал в тридцать тысяч, – спокойно сказал И. – И невеста она – если уж разбирать ее с этой стороны – более завидная, чем ваши невестки. У нее есть талант, и ремесло ее может обеспечить ей жизнь. Тогда как ваши дамы, кроме как мерить новые платья, ничего больше не умеют. И дело вовсе не в том, достойна ли Жанна чести войти в ваш дом. А достоин ли ваш сын чести быть мужем этой женщины? И… достойно ли вы сами говорите сейчас о той, которую еще недавно вы ласкали, задаривали и называли своей любимицей? Что изменилось в ней, чтобы так переменилось ваше отношение к ней, Елена Дмитриевна? – глядя в глаза Строгановой, закончил И.

– Может быть, в ней ничего и не менялось. Но разница ведь: видишь ли ты в женщине просто забавную приятельницу, умеющую сделать чудесную шляпу и чепец, или жену своего сына?

– Я, мама, никогда не спрашивал, что тебе нравилось в твоих кавалерах. Мы ведь здесь взрослые люди. Предоставь мне самому решать, что мне может нравиться в женщинах. Жена – это совершенно особая штука. Тут надо выбирать рабу, – выпалил Леонид.

Я хотел вскочить и убить этого негодяя, который еще совсем недавно имел такой ужасный вид. Теперь он нахально любовался в зеркале своей завитой и напомаженной головой, темными усиками и выпуклыми, стеклянными глазами, серо-голубыми, бессмысленными, наглыми.

– Откуда вы, Леонид, взяли, что Жанна согласна выйти за вас замуж? – спросил спокойно И. И – как странно! Мне показалось, что под его взглядом Леонид точно слинял. Его пошлая самоуверенная физиономия кавалера-самца, знающего себе цену, как-то вытянулась; сам он несколько сгорбился и что-то трусливое отразилось во всей – сразу ставшей жалкой – фигуре.

– Вот еще вопрос! Я думаю, каждой женщине хочется выйти замуж, – старался храбриться Леонид.

– Имея такие данные, Жанне выйти замуж очень легко, – ответил ему И. – И она, конечно, найдет себе человека более культурного, чем вы, ищущего не рабу в жене, но друга.

И вообще, не только выкиньте из головы мечту о женитьбе на Жанне, но, если не желаете вновь заболеть и лежать скрюченным, – забудьте дорогу в магазин. Вспомните хорошенько то состояние, которое вы уже там пережили. Еще раз повторяю: я запрещаю вам приближаться к Жанне не только в магазине, но и где бы то ни было.

Вам же, Елена Дмитриевна, я еще раз хочу сказать, что если вы не оставите своей прежней манеры жить, одурманиваться опиумом и развращать сына баловством, результаты которого, а также любовь и уважение к вам сына-любимчика вы имели случай сейчас еще раз наблюдать, – такой жизни долго не вынесете. Вы так истрепали свой организм, что кончится это для вас плохо.

– Ну, будет вам стращать меня, любезный доктор И. Я не робкого десятка, – злорадно усмехаясь, ответила Строганова. – Это сын мой – вижу сейчас – трус! Весь сгорбился, перепугался и уже готов пуститься в бегство от Жанны, хотя только что рвал и метал! Мне даже стыдно за него.

– А что вы, мать, сделали, чтобы пробудить в уме и сердце вашего несчастного сына какие-нибудь героические силы? – спросил ее спокойно И.

– Как это скучно! Вы все носитесь, И., со своими моральными выкладками! Что вы понимаете в жизни и в людях? Нянчитесь с какими-то идеалами, смешными и нежизненными, и только мешаете людям весело жить. Еще Ананда – куда ни шло. Хоть помог многим. Но вы… – Она скорчила презрительную мину, но вдруг закашлялась, схватилась за грудь и с ужасом стала глядеть куда-то в угол.

– Что с тобой, мать? Ты похожа сейчас на колдунью из сказки. Да говори же! Чего ты уставилась в угол? Мне страшно! – вертя головой во все стороны, грубо и раздраженно говорил Леонид, охваченный страхом.

– У вашей матери спазма в сердце. Это очень мучительная вещь. Принесите воды, я дам ей капли, – сказал ему И.

– Меньше бы курила да за картами ночей не проводила – вот и была бы здоровой, – бормотал любимчик, лениво, как бы с трудом, вставая за водой.

Строганова еле могла выпить капли. И. поднес к ее носу остро пахнувшую соль, натер ей чем-то виски, и через некоторое время ей стало лучше, а скоро и совсем все прошло.

– Какой это был ужас, – сказала, оправившись, Строганова. – Точно меня насквозь стрела пронзила.

– Я говорил вам, что если вы не измените своей жизни, вас ждет не болезнь, а катастрофа. Подумайте о том, что вы сделали, – сказал ей И., указывая на сына. – И о тех вспомните, кто вам простил так много. Делаете вид, что все забыли? Но в жизни нет и не может быть ни для кого исключений.

Вся природа живет и движется по законам причин и следствий. И ни один человек не может уйти от этого закона вселенной.

Оставьте игру со злом. Вы в ней, к вашему счастью, ничего еще не поняли и не достигли. Но если, дав слово сэру Уоми, его не сдержите, тогда уже никто не сможет вас спасти.

Прощайте. Не забудьте, что я вам сказал. И стрела, ударившая вас сейчас, была стрелой вашего собственного зла, вы сами ее вызвали. Не ждите себе пощады, если не умеете щадить других. А вы, Леонид, – еще раз повторяю, никогда не подходите к Жанне. Каждый раз, когда вы вздумаете нарушить этот мой запрет, – станете немым и недвижимым.

Не прибавив больше ни слова, И. поклонился Строгановой, и мы вышли. Точно из бани я выскочил! Пот струился по моему лицу, а внутри меня била дрожь.

– Боже мой! – в ужасе воскликнул я. – И это матери! Не помню своей, но неужели, Лоллион, я так и не увижу настоящей матери?

– Увидишь, и не одну, Левушка. Сейчас пойми, как глубоки корни несчастий людей, как нельзя их судить и расстраиваться от их недостатков. Надо нести им бодрость или стараться пресечь зло, поставив твердые рогатки там, где люди слабы, чтобы уберечь прежде всего их самих. Но пока сам не созрел, – не стремись помогать. Только увеличишь зло и внесешь еще больше раздражения в жизнь тех, кому захочешь помочь, если не можешь действовать в полном самообладании. Мы посидели в тени сквера и двинулись дальше. – Соберись с силами, дружок. Завтра мы уедем отсюда. Усиленно думай о Флорентийце, возьми и мою руку вместе с его, – и пойдем к Жанне.

Только что начался обеденный перерыв, и в магазине мы застали не только Анну и Жанну, но и Хаву.

С первого же взгляда на Жанну я понял, что