– Почему сэр Уоми велел мне вернуться и ждать ваших приказаний. И.? Вы меня очень задержите?

– Вероятно, нет, Хава. Я сам уезжаю завтра вечером.

– Это уже окончательно. И.? – спросила Анна, и голос ее дрожал и в глазах стояли слезы. – Я очень, очень тяжело расстаюсь с вами, И. Не будет у меня утешения даже в детях?

– У вас в доме скоро будет двое больных, Анна, – ответил ей И. – Да и здесь у вас взрослый ребенок; и князь тоже будет нуждаться в вас. Кроме того, за эти семь лет, что мы проведем в разлуке, вам надо воспитать Леонида. Разлука со мной – это только внешнее препятствие. Ананда научит вас быть всегда с теми, о ком верно и любовно помнит ваше сердце.

Стремясь к высокой цели, нельзя жить получувствами и полумыслями, в сомнениях и компромиссах. Вот когда ощутите, что сердце ваше пусто для личного, – только тогда сольетесь в один аккорд с Анандой, со мною, с сэром Уоми и другими. Пока думаете, что сердце должно звучать любя, – ваша песнь любви будет стоном, а не торжеством. Жить от ума нельзя. Творчество – это гармония сердца и мысли.

Жанна подошла к И., говоря, что решилась детей отправить. Я получил удар в самое сердце. Я все надеялся, все ждал, что распорядится она по-другому.

– Бедные дети, – прошептал я.

– Совсем не бедные. Я их возьму обратно, как только устрою свою жизнь, Левушка. Это будет скоро, – запальчиво ответила мне Жанна.

– Неужели ваша жизнь не устроена? Вы работаете, обеспечены, можете учиться сами и учить детей. Чего еще надо? – спросил я, горестно глядя на нее.

– Этого вам не понять. Вы, Левушка, тоже бесчувственный; хотя на пароходе мне казалось, что вы очень добрый, – капризно, упрямо, с упреком отвечала Жанна.

– Я должен вас предупредить, Жанна, что раньше чем через семь лет вы детей своих не увидите, – подходя близко, сказал И. – Выбирайте сейчас. Решайте свою и их судьбу. Быть может, через семь лет они даже и не узнают вас. Решайте, не зло и упрямо думая только о себе. Думайте о маленьких людях, которых покидаете на произвол судьбы, без материнской ласки. Думайте о вашем муже, во имя которого вы собирались когда-то жить и беречь его детей. Если вы решитесь отправить малюток, Хава увезет их к сэру Уоми сегодня же, через два часа.

– Это очень хорошо, доктор И. Дети и знать не будут, что едут надолго. Раз их соберут быстро, – они будут думать, что едут кататься, – ответила мать, еще так недавно видевшая в детях цель своей жизни.

Жанна говорила с вызовом, точно кто-то другой был виноват в том, что она отправляет детей. Мне казалось, что она сама не верит в возможность отослать детей с Хавой. Она точно ждала, что в последнюю минуту что-то случится, – и дети останутся. Я еще раз подошел к ней, говоря:

– Жанна, подумали ли вы о той минуте, когда останетесь одна? Что вы будете здесь делать без детей? Сейчас вы знаете, что в любую минуту можете к ним побежать, их обнять, увериться, что для них живете и работаете. Что будет с вами, одинокой, без друзей, без детей? Окруженная чужими, как будете вы жить?

– Досадно, Левушка! Вот вырастут у вас усы, женитесь, пойдут дети, – ну и поймете тогда, как хочется свободы, – резко ответила мне Жанна. – Дети уедут, тогда я и подумаю, как буду жить. Я их теперь все равно не вижу; а когда вижу – только раздражаюсь и шлепаю, – прибавила она и отвернулась.

Анна уехала за детьми, а мы с Хавой стали собирать кое-какие вещички и игрушки в дорогу. Жанна принимала самое минимальное участие в этих хлопотах, отвечая только на наши вопросы.

Когда дети приехали, они бросились к матери, ко мне и к И., совершенно не ожидая близкой разлуки со всеми нами, ласкались, шалили и смеялись. Хавы, хотя они и мало еще были с нею, они не дичились, их не пугала ее чернота.

И прозвали ее «Черная мама», что Хаву очень забавляло.

Я допытывался у прелестных детей, почему они дали своей няне такое прозвище. Девочка мне очень точно сказала:

– Как вы не понимаете, дядя Леон, что на стольких детей, – раз и два, – тыкая пальчиком в себя и братишку, посчитала она, – одной мамы мало. Вот у нас и есть мама Жанна, мама Анна и Черная мама-няня.

Ее французская речь была так забавна, изящные и серьезные манеры так комичны, что, несмотря на весь трагизм речи маленького существа, я хохотал до слез. Вскоре мы подняли такую возню, что я позабыл, куда пришел и зачем повезу детей на пристань.

Чтобы несколько умерить наш пыл, Хава сказала, что повезет детей кататься и будет петь им негритянские песни, если они переоденутся в чистые костюмы и посидят спокойно, пока она их причешет.

Церемония переодевания и причесывания, проходившая у Жанны каждый раз со слезами и шлепками, не вызвала никакого протеста у детей и завершилась их восторгом по поводу новых платьев. Вошедший Ананда пристально оглядел всех нас, точно пронзив Жанну своими глазами-звездами.

У меня забилось от счастья сердце. Я начал было надеяться, что Жанна, с приходом Ананды, образумится. Мне даже показалось, что лицо ее смягчилось и из-под тупой маски упрямства проступила нежность.

– Еще есть время, Жанна, – тихо сказал ей Ананда. – Я еще могу вмешаться и оставить детей. Но лишь только дети взойдут на пароход – они выйдут из сферы моего влияния; их окружат любовь и заботы выше моих. Сейчас же, сию минуту, я еще могу взять на себя ответственность за вас и ваших чудных детей.

Голос Ананды звучал добротой необычайной. Сам он был так прекрасен, что я не мог оторвать от него глаз.

– Ананда, я все сказал. Чтобы образумить мать, – прервал его И. – Неужели ты еще раз примешь ответ за строптивых людей, которые должны сами решать и сами выбрать путь?

– Я не девочка, сама и принимаю ответственность, – истерически выкрикнула Жанна и так перепугала детей, что их смех мгновенно смолк и в глазах показались слезы. Они со страхом уставились на мать, прижались к Хаве, точно ища у нее защиты, и девочка тихо спрашивала:

– Мама будет нас бить? Ты не дашь нас бить? И дяди не дадут?

Молнии сверкнули из глаз Ананды, и голос его – точно зазвенели мечи – прозвучал властно:

– Пора; князь приехал с билетами. Едем.

– А вот если захочу – не выпущу! – снова закричала Жанна, вскакивая и направляясь к детям. Дети,