Шрифт:
Закладка:
Жители Массифы дивились, глядя на воинов Иеффая. Среди них было много амореев – страшных великанов с севера; однако великаны эти следовали за войсковым знаком Иеффая и поклонялись Ягве.
А какое оружие было у этих воинов! Мечи из железа, шлемы и щиты из железа. У некоторых оружия было так много и оно было такое тяжелое, что они не могли идти в бой без оруженосцев. Кое-кому из галаадитян не понравился такой способ ведения военных действий: не лучше ли воину полагаться только на Ягве и собственную силу? По той же причине еще больше неприязни вызвали у них боевые колесницы. Но большинство жителей Массифы испытывали благодарность и восхищение. Вот, значит, какие они, эти страшные колесницы, в прошлых битвах наводившие ужас на израильтян. Но теперь они не казались им страшными, ибо катились и грохотали, гремели и громыхали во славу Галаада. Жители Массифы подходили к колесницам, трогали их руками и издавали довольные восклицания. Все восхваляли Иеффая. Покойный судья Галаад верно уж знал, почему избрал этого сына своим любимцем. Иеффай – воистину благословенный Богом герой, один из тех великих, какие и раньше в годы бедствий спасали народ Израиля.
Иеффай внимательно оглядел ополченцев Галаада, стоявших станом у стен Массифы, – то были воины, откликнувшиеся на призыв Гадиила. Большинство из них отнеслись к нему с почтением. Но некоторые смотрели исподлобья. То были владельцы больших земельных наделов, зачатые на супружеском ложе; почему это они должны подчиняться какому-то незаконнорожденному? Иеффай попытался шутками растопить их неприязнь, и некоторые поддались обаянию его веселой напористости. Тем же, кто упорствовал в своем неприятии, Иеффай делом доказал, что он, их военачальник, намерен добиться беспрекословного послушания. Он разрознил их сотни и перемешал их воинов со своими.
Писцы, прибывшие с отрядом, проверили списки ополченцев Галаада и обнаружили, что многих недостает. Иеффай спросил Гадиила, какие меры тот принял, дабы заставить уклоняющихся явиться в лагерь. Гадиил ответил, что он их настойчиво приглашал, к некоторым посылал гонцов, к другим ездил сам. «Я так рад, Иеффай, что ты взял всю ответственность на себя», – сказал он с искренним облегчением. Иеффай велел зажечь на высоких холмах новые костры в знак тревоги и издал приказ, согласно которому суровая кара грозила каждому, способному носить оружие, за неявку в лагерь в течение пяти дней.
Большинство отсутствовавших явились. Но несколько упрямцев и на этот раз предпочли отсидеться дома. Был среди них один богатый человек по имени Игуд. Он еще раньше посмеялся над Гадиилом, когда тот обязал его послать в Массифу людей, работавших на его полях и пасших его стада. И теперь, когда какой-то там ублюдок и бродяга потребовал у него двенадцать семерок, которые он обязан был выставить в ополчение, Игуд велел передать: для того чтобы повеселить гостей на празднике по случаю свадьбы его дочери, ему требуется шутник; лучшего шутника, чем Иеффай, видимо, по всей стране не найти; чем не случай для того заработать хороший кусок жареного мяса? Иеффай послал группу своих вооруженных воинов к дому Игуда. Схватив его, они наголо остригли ему полголовы, а скот порубили на части. Эти части Иеффай разослал по домам уклонявшихся ополченцев, а на словах велел передать: «Так будет со скотом всякого не прибывшего к сроку в стан Иеффая».
Люди не помнили, чтобы у кого-либо из военачальников Галаада было такое могучее войско, каким теперь располагал Иеффай. Но он почему-то бездействовал, не выступал против царя Нахаша, даже не отдал приказ своим воинам совершить омовение перед битвой и воздержаться от женщин и вина.
Здесь, на виду у вражеского лагеря, он с каждым днем все яснее понимал: правильно он сделал, не пообещав священнику и братьям «победить» Аммона. Даже если бы он победил в открытом бою, Аммон мог отступить в свою неприступную столицу Раббат и там ожидать, пока не подойдет надежная помощь из Васана. Ведь мстительный царь Авир вряд ли допустит, чтобы Иеффай укрепил свое могущество великой победой над Аммоном. Правда, царь Авир поклялся Иеффаю хранить мир, но клятва его относилась к Иеффаю – покровителю семи уделов в Васане, а вовсе не к Иеффаю – военачальнику Галаада. Следовательно, победа в открытом бою втянула бы Иеффая в бесконечную и безнадежную войну с двумя сильными противниками – войну, в которой он не мог победить.
Была и еще одна причина, важная и тайная, удерживавшая Иеффая от битвы. Ему не хотелось воевать с Милхомом, богом матери и жены. Он надеялся – пожалуй, еще тогда, в скинии, – что сможет перехитрить царя Нахаша в ходе переговоров и побудить его к отступлению, так же, как в свое время благодаря счастливому озарению добился перемирия с царем Авиром.
К великой своей радости, он обнаружил, что и царь Нахаш, опытный вояка, тоже не жаждал боя. Правда, он усилил свой лагерь, попросив помощь у царя Моава, своего шурина. Да и занятые им ранее земли Галаада продолжал опустошать. Но на поля Массифы не вторгался. Оба войска недвижно стояли друг против друга.
Галаадитяне удивлялись бездействию Иеффая, но доверяли ему и считали, что у него есть на то причины. Даже Авиям и братья Иеффая не проявляли беспокойства по этому поводу. Мощь его войска и его лагеря и у них вызывала уважение. Более того, у воинственного Гадиила ненависть к Иеффаю вскоре сменилась приязнью и каким-то чисто мальчишеским обожанием. Иеффай же принимал знаки его внимания, добродушно посмеиваясь, а убедившись, что Гадиил стал увлеченно заниматься приемами ведения боя с колесниц, подарил ему одну из них.
С Елеком Иеффай теперь тоже нашел общий язык. И хотя сам он предпочитал жизнь под открытым небом или в военном лагере, он всячески расхваливал достоинства домов, построенных в Массифе под руководством брата. Похвалы эти ласкали слух Елека.
Труднее оказалось наладить отношения с Самегаром. Того по-прежнему привлекала в Иеффае его напористость и жизнерадостная уверенность в своих силах, однако отсутствие в
