– Что значит «платить», Джулия?

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Твой друг окажет нам честь посетить нас сегодня вечером?

Она не могла бы прямее сказать, как дорого обошлись ей никчемные билеты.

– Если ты о мистере Брегерте, то он придет. Ты сказала его пригласить, и я пригласила.

– Сказала! Правда в том, Джорджиана, что, когда люди принадлежат к разным кругам, им лучше не смешиваться. Ничего путного из этого не выйдет.

Джорджиана готова была разорваться от негодования. Чтобы ее так унижала Джулия Триплекс – ее, дочь Адольфуса Лонгстаффа из Кавершема и леди Помоны, от рождения принадлежавшую к лучшим кругам Лондона! Тем не менее слова для ответа не находились. Слезы подступали к глазам, но Джорджиане хотелось не плакать, а драться. Однако она была в карете своей подруги, у которой гостила и которая согласилась завтра принять ее жениха.

– Не понимаю, отчего ты такая злая, – сказала она наконец. – Раньше ты такой не была.

– Нечего меня обвинять, – ответила леди Монограм. – Мы приехали, и, думаю, нам лучше выйти, если ты не хочешь, чтобы экипаж отвез тебя куда-нибудь еще.

С этими словами леди Монограм вылезла из кареты, прошествовала в дом и, взяв свечу, отправилась прямиком в спальню. Мисс Лонгстафф медленно поднялась к себе. После того как горничная наполовину ее раздела, она отпустила девушку и приготовилась написать матери.

Тянуть с письмом было нельзя. Мистер Брегерт уже дважды предлагал пойти к мистеру Лонгстаффу, который часто наезжал в Лондон и был сейчас в городе. Разумеется, обычай требовал, чтобы мистер Брегерт пошел к ее отцу, но Джорджиана просила его повременить день-другой. Ее терзало множество сомнений. Слова про «разные круги» ранили ее в самое сердце – к чему и стремилась леди Монограм. Мистер Брегерт богат – тут сомнений нет. Однако Джорджиана уже раскаивалась в своем решении. Что проку быть хозяйкой роскошного дома, если это означает перейти в другой, низший круг, состоящий исключительно из Брегертов, Мельмоттов и Когенлупов? Она знала, какая привилегия – владеть сельским имением, и всегда этим гордилась. В Кавершеме скучно и всегда недоставало молодых людей желаемого сорта, но о нем приятно было упоминать как о своем родовом гнезде. Ее мать скучна, отец – напыщен и сварлив, но они вращались в хорошем обществе – бесконечно далеком от Брегертов и Мельмоттов, – покуда отец сам не предложил ей поехать в дом на Гровенор-сквер. Джорджиана твердо решила написать сегодня же вечером, но пока не знала кому – матери, дабы сообщить ужасную правду, или Брегерту с просьбой разорвать помолвку. Думаю, она бы остановилась на втором, если бы столько людей уже не слышали о помолвке. Монограмы о ней знали и, конечно, растрезвонили всем вокруг. Мельмотты знали. Ниддердейл точно слышал. Новость распространилась так широко, что еще до конца сезона станет всеобщим достоянием. Каждое утро Джорджиана боялась, что получит из дома письмо с требованием разъяснить дошедшие до Кавершема ужасные слухи или что отец войдет с шокированным лицом и спросит, давала ли она повод для такой чудовищной молвы.

И не только эти заботы смущали ее ум. Вечером, входя в гостиную, Джорджиана обменялась с мадам Мельмотт лишь несколькими словами и по их тону поняла, что обратно ее не ждут. Она сказала отцу, что на время переедет к Монограмам, но не уточнила, на какой срок, и мистер Лонгстафф с обычным своим тщеславным самомнением выразил удовольствие по поводу того, что она съезжает от Мельмоттов. Джорджиана не думала, что вернется на Гровенор-сквер, хоть мистер Брегерт того и желал. С тех пор как мистер Брегерт высказал это пожелание, отношения между ее отцом и мистером Мельмоттом заметно охладились. Надо возвращаться в Кавершем. Не откажутся же родные принять ее из-за того, что она помолвлена с евреем!

Перед матерью легче будет сознаться на бумаге, чем лицом к лицу. Но письмо отрежет все пути к отступлению – как предстать перед родными после таких известий? Джорджиана всегда считала себя храброй и теперь дивилась своему малодушию. Даже леди Монограм, ее старая подруга Джулия Триплекс, от нее отвернулась. Сейчас она должна думать только о себе, не оглядываясь на чувства других людей, не позволяя им себя запугать. Кто отправил ее к Мельмоттам? Разве не собственный отец? Джорджиана села за стол и написала матери нижеприведенное письмо, датировав его следующим утром:

Хилл-стрит

9 июля 187***

Любезная маменька!

Боюсь, мое письмо очень тебя удивит и, возможно, огорчит. Я заключила помолвку с мистером Брегертом, членом очень богатой фирмы «Тодд, Брегерт и Гольдшейнер». Сразу сообщу тебе худшее. Мистер Брегерт иудей.

Последнее слово Джорджиана написала очень быстро, но размашисто. Она твердо решила, что в письме не будет сквозить робость.

Он весьма богатый человек, занимается банковским делом и тем, что называет финансами. Насколько я поняла, их фирма одна из самых процветающих в Сити. Сейчас он живет в Фулеме, в очень хорошем доме. Я никогда не видела так прекрасно обставленного жилища. Папеньке я пока ничего не говорила, и мистер Брегерт тоже, но, по его словам, касательно условий он согласится на все папенькины пожелания. Он предлагает держать дом в Лондоне, если я захочу, а также виллу в Фулеме либо купить загородную усадьбу. А возможно, я предпочту виллу в Фулеме и усадьбу за городом. Более щедрого человека невозможно вообразить. Он был женат, и у него есть дети от первого брака. Теперь, полагаю, я рассказала тебе все.

Думаю, вы с папенькой будете очень недовольны. Надеюсь, папенька не откажется дать согласие. Ни к чему хорошему это не приведет. Я не собираюсь оставаться старой девой, а ждать дольше бессмысленно. Папенька сам отправил меня к Мельмоттам, чье положение куда хуже, чем у мистера Брегерта. Все знают, что мадам Мельмотт еврейка, и никто не знает, кто мистер Мельмотт. Без толку держаться за старое, когда все идет кувырком. Если папенька настолько обеднел, что вынужден сдать городской дом, ничего уже не будет по-прежнему.

Надеюсь, ты не против, если я приеду послезавтра – вернее, уже завтра, в среду. Сегодня вечером здесь прием, на который пригласили мистера Брегерта. Но дольше я у Джулии не останусь, она очень нелюбезна, и к Мельмоттам тоже возвращаться не хочу. Мне кажется, между папенькой и мистером Мельмоттом что-то неладно.

Пришли за мной карету к лондонскому поезду в 2:30 и, пожалуйста, маменька, не ругай меня, когда увидишь, не устраивай истерику или что-нибудь в таком роде. Разумеется, все очень малоприятно, но дела идут так, что