– Постарайся не терять сознания.… немного. Я попытаюсь… центр блокады.

Голос Нэйша будто пропадает, изглаживается. Съедается болью, которая укрывает целиком. А зрение есть. Острое шильце дарта сверкает серебром. Нэйш поливает его ромом — губы в ниточку, глаза широко раскрыты, весь такой сосредоточенный.

Точно, ему меньше сорока — сейчас совсем молодым кажется. И ещё он говорит. Что-то объясняет. Будто читает лекцию. Или не хочет, чтобы я померла в тишине.

– Лезвие… аварто-палла, особое покрытие… облегчает проникновение… взаимодействие с магией… но нужно… очень точно…

Как из дальней дали. Глухо, отрывисто…

Потом звуков нет совсем. Я пытаюсь вдохнуть, но понимаю, что вдохнуть не получится, и становится как-то даже радостно. Потому что вот же оно. Лекарство от боли. Нэйш просто не понял этого ещё. Водит чем-то холодным по коже, выбирает точку. Весь заостряется, будто это он — дарт. Так красиво. Безумно красиво. И какие ресницы у него… длинные. Губы шевелятся… медленно-медленно… что же он говорит?

«Будет… очень… больно».

Понимаю это в тот самый миг, когда ледяная игла всаживается пониже правого плеча. Прямо туда, где растопырилась чёрными щупальцами боль.

Мир становится ослепительно белым, потом ослепительно чёрным. Игла убирается, из плеча бьёт фонтан тёмной крови. Заливая меня и половину лица Нэйша. Окропляя белый костюм.

Все звёзды этой клятой комнаты сыплются у меня из глаз. Под мой вопль:

– Фрикадельная ма-а-а-а-ать!!

Потом до меня доходит, что раз ору — могу дышать. И я начинаю очень даже дышать. Дышать-дышать-дышать. Печать горит, руке больно, но боль другая, боль будто вытекает вместе с кровью. Немедленно освобождая место в моей натуре для дурацких мыслей.

Насчёт того, что с этой дракой было очень сильно что-то не так. И ещё — что я таки повидала Нэйша в боевой выкладке. И интересно, что там была за тварь. И кстати, я останусь без руки или не останусь? Можно будет взять себе кличку вроде Однорукая Бестия. И на пару с Йоллой показывать в деревне, почему нужно бояться «пустых элементов». И не надо ли всё-таки передать что-нибудь Лайлу Гроски. И не съела ли псигидра Лайла Гроски, так что уже и передавать некому.

Мысли бродят и булькают внутри. В котелке, который сейчас растечётся лужицей. Нэйш поливает плечо каким-то зельем, прижимает рану тканью. Потом разрезанным рукавом. И жилеткой, на которой вышивка стала куда более алой.

– Только не говори, что сейчас приведёшь Аманду. И всё будет хорошо.

– Не скажу, — обещает «клык». И подхватывает меня на руки.

Предпоследняя моя мысль — о том, что алые брызги на белом костюме смотрятся просто отлично. Последняя — о том, что Рихарду Нэйшу чертовски идёт быть забрызганным чужой кровью.

Я так и отключаюсь на дурацком «Нет, до чего же хорош».

Глава 7

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

Звенят стёкла. Повсюду, вокруг нас, в коридоре. Отвратительный звук хрупкой, не выстоявшей перед чёрной жутью преграды — и следом другие, режущие звуки, дробные… Это сыплются осколки, это потрескивают двери и стены под тушей безразмерной твари. Ринется, обрушится, задушит…

Но страх не живёт во мне. Ему не место рядом с пламенем.

Нас давно должно было затопить с головой — но защищает феникс. По воле Гриз, а может, по своей собственной — он оторвался от хозяина и теперь шествует вокруг нас. По кругу, по кругу. Ограждает, слегка похлопывая искрящими крыльями — но не расправляет их, не взлетает, потому что старое здание может вспыхнуть.

Извивы псигидры обиженно отползают перед мерным, гордым шагом огненного часового. И мы невредимы — сгрудились на пятачке в несколько футов в коридоре, истекающем мраком и грязью и освещённом безумно полыхающими золотыми нитями.

Губы парализованной Полли кривятся в улыбке, но сказать она ничего не может. Только смотрит — с вдохновением, похожим на ненависть. Со страстью, переходящей в безумие. Будто то, как бушует псигидра, приводит её в восторг.

Трепет близкой, пахнущей ужасом истины…

Спальни вокруг нас плавают в черноте, и снаружи больница всё больше приобретает свой истинный вид. Под звон битого стекла, отвратительный треск стен истекает жирным, глянцевым мраком, сочится из каждой поры — через щели, из водосточных труб, из глаз улыбающихся статуй на крыше. Вязкие живые потёки — как жадные пальцы, вцепляются в камень, выползают наружу, являя себя: так выглядит счастье без горя, порадуйтесь.

Так выглядит пустота безмятежности.

— Может она это как-то остановить? — выкрикивает Лайл, в руки которого Гриз толкает спелёнутую кнутом Полли. — Можно её заставить?

Следом за Полли он ловит метко брошенный пузырёк со снотворным.

— Пять капель в рот.

Аполла Тройоло широко распахивает совсем уже безумные глаза: «Я — лекарство!» И не торопится смеживать веки, даже когда Лайл добавляет от себя лишние пару капель.

— Ч-ч-что ж тебя так не берёт-то, з-зараза…

— Потому что она в припадке. Что-то вроде истерии. Только…

— Радостной, угу. Жаль, её муженька тут нет, может, он точнее определил диагноз.

Полли наконец тяжелеет веками, уплывает в страну снов с милой, ясной улыбкой. Но волны псигидры всё так же колышутся в коридоре, и разрастается золотое сияние — нити над головой крепнут, шевелятся, заполняют потолок…

И бесшумно ступает феникс по кругу. Отгоняя короткими вспышками голодную тварь.

— У Бетси, надо думать, тоже припадок?

— Что-то вроде, — Гриз бросает взгляд на двери спален — двери похрустывают под давлением чёрной грязи. — Она получила эмоциональный импульс. Вроде подбадривания — приглашение выйти на свет. Полли не обуздала бы это, тем более в таком состоянии. Но нужно бы это унять. Иначе…

Иначе тридцать пять человек погибнут в своих спальнях. Псигидра выпьет досуха — разум, магию, жизненные силы. А после двинется дальше. К административному дому, дому персонала, может быть — прорастёт под землёй на мили, как они это умеют. Протянет подземные пальцы к ближайшим селениям.

Если только она не уже…

— А если мы её самую малость скормим подруженьке?

Лайл посматривает на Полли с неприязнью. Потом ловит взгляд Гриз и зажмуривается. Приоткрывает глаз, только когда слышит голос. Мягкий.

— Продолжения поместья Гюйтов не будет, Лайл. Да и не поможет это.

— Тогда как?

— Выжечь или закинуть в сонный паралич. Зелий под руками нет, так что нужно самим.

— К-как⁈

— Среди нас тот, кто знает.

Найвир Освуд начинает смеяться.

Он хохочет, глядя на уснувшую Полли. На своего феникса. На вспотевшего Лайла, на густое варево