На сухих морщинистых щеках пепел вымок от слёз.

— Я… вспомнил её, Фенелл. Ты помнишь Мелли, да? Я… вспомнил её лицо. И теперь мы вместе.

Феникс бросается к своему хозяину, обхватывает крыльями — а старый Найви обнимает его и плачет, совсем бесшумно, раскачиваясь туда-сюда. Только шепчет в сторону Гриз, молча стоящей рядом: «Спасибо».

Гриз даёт ему отплакать. Она наконец-то забирает у Гроски свой кнут. И не смотрит на меня, только пожимает руку — то ли с извинением, то ли в попытке успокоить.

Потом подходит к Аэрвену Ауолло, чтобы сжать его плечо.

— Однажды мне пришлось быть на смутных тропах. Там, где смешиваются будущее, настоящее и прошлое. Где живут отзвуки всех времён и отголоски любой магии. Куда уходят звери. И куда уходим мы. Я… мало была там. Но достаточно, чтобы понять. Не знаю, куда идут варги… даже те, кто воззвал к крови. Но не в пустоту. В пустоту вообще мало что идёт. Даже боль. Вы спасли сегодня тридцать пять человек. Может, и больше, кто знает. Своей болью. Памятью о дочери.

Она протягивает ему носовой платок, и старый Найви ожесточённо трёт лицо. Ребяческим жестом — словно опять стал пациентом лечебницы. Под конец он звучно сморкается. И отталкивает феникса.

— Хватит, Фенелл… ну? Пристал, как… феникс. Послушай лучше, что говорит искорка. Искорка говорит: «Ты спас!» Что ты говоришь? А? Видел лысого охотника, который пел своему костру благодарности за вкусное жаркое? Да… и совсем забыл, что это он развёл костёр, правда, Фенелл? Что-что? Искала меня? Ага. Неучтиво.

Он поднимается с колен без помощи Гриз. Волосы опять частично скрывают его глаза, но видно, как бегает взгляд.

— Ты была в Цветодоле, искорка. Искала меня. Зачем?

— Потому что вы — Аэрвен Ауолло. У вас право призыва. Вы можете сделать так, чтобы меня услышали Старейшины.

— Ась? Какие? А-а-а-а, старые пни. Глухие пни. Пни их как следует — и всё равно пни! Хе-хе… тебе их не зажечь, искорка. О чём ты хочешь с ними говорить?

— О Кровавых варгах. О времени, которого осталось совсем немного. О Золотом альянсе, безумии даарду и зове из-под земли. О войне, где будет много крови, и разрезанных ладоней, и неслышащих стад. Пожалуйста, помогите мне, Аэрвен. Используйте право призыва, чтобы они хотя бы меня выслушали.

— «Помоги», — она говорит… слышал, Фенелл? Искра — пню… Нет, забыл эту шутку. Что? Нет, мы в Цветодол: нам повидать Мелли… А? Какой вопрос? Да, вопрос: на кой ей сумасшедший старик. Который жрёт дерьмо яприля. Нет, кидается им. А хотя кто там знает, может…

Старый Найви вновь звучит как в игровых комнатах лечебницы. И сутулится, и потирает руки, прихихикивает и мнётся. Значит, действительно не в своём уме. Лайл обозначает тихо:

— Вряд ли последствия так уж быстро проходят.

Если ты годами сводил себя с ума — методично и осознанно, если тонул в чужой боли и в чужом сумасшествии, если накопил столько горечи, что смог сжечь ей псигидру… едва ли останешься собой полностью.

Но Гриз не отступает. Она смотрит на Найви — кряхтящего, хихикающего, бормочущего чушь. В призрачном свете флектусов глаза её кажутся изумрудами.

— Но вы пойдёте? Вы попытаетесь помочь?

— Пойду, — отвечает Аэрвен Ауолло и склоняет голову перед варгиней крови, — если ты поведёшь.

* * *

Пока мы спускаемся, Найви угрюмо бормочет что-то о старых пнях: «Корчевать — не перекорчевать… топор взять ли? Фенелл, что, у нас нет топора? Ну, я дурак. Варг — и без топора. Как к пням ходить?».

— Может ему зелий бахнуть? — шёпотом предлагает Лайл. — Пинт эдак пять-шесть для начала. А то как бы он не взялся призывать Старейшин топориком.

Я… ещё во сне, наверное. В дурном наваждении, произошедшем от вечерней хандры и разлитой желчи. Перед глазами чёрное с золотом и широкая, неестественная улыбка Полли. Отчаянно хочу проснуться. И отчаянно боюсь, что проснусь.

Лестница вся в пакостных следах от псигидры — и её плети падают с пола. Высыхают на глазах. Пустота и тишина. Только радостные восклицания феникса, которому хозяин позволил вылететь на волю из изломанной «Безмятежности». По просьбе Гриз: «Пусть отыщет Аманду — это наша нойя, он с ней знаком. Она нужна здесь».

У центральной двери переминаются маги в сером. Охранники, которым Гриз тут же командует:

— Зайдите наверх, спеленайте госпожу Тройоло, она спит. И проверьте пациентов.

Единый… а ведь несчастные пациенты наверняка ещё в зачарованном сне. Если, конечно, все живы — вдруг воздействие псигидры было слишком сильным…

Ковры скомканы и покрыты где подсыхающей грязью, где влажной слизью. Люстры рухнули, потолок частью не выдержал и обвалился. Разбросанные рисунки, испакощенные игровые комнаты. В холле валяется сплошь перепачканный портрет Иовейны Айт.

— Где же наши, — бормочет Гриз, шагая к двери. — Случилось, что ли, что…

Последующее кажется зыбким продолжением сна. В дверях белым призраком возникает Нэйш, а на руках у него бессильно повисла Кани. Белый костюм устранителя в крови. Россыпь алых капель на вороте и серебристой бабочке. Потёки сползают по лицу. Лишённому улыбки.

— Где Аманда?

— Будет сейчас, Найвир, поторопите феникса, давай сюда, на софу! Что с ней?

— Передоз устранителей… — бормочет Кани и пытается выдавить улыбку на бледных до синевы губах. Конвульсивно подёргивается правая ладонь. Рукав рубашки пропитался кровью, кровь на лице и в огненных волосах.

— Последствия «огненной блокады», нарушен ток магии, нужны зелья.

— Запишите… в Книге Утекшей Воды… исчахла от любви к законникам…

Всё сон, просто дурной сон, никак иначе…

— Калатамарре!

Вопль Аманды от дверей разгоняет сонную одурь. С нойя в холле тут же становится тесно: она будто раздваивается и растраивается, ставит кофр, оттирает в сторону Гриз («Пока не надо, сладкая»), хищно нависает над Кани, выставляет из своего кофра всё новые пузырьки, снимает с пояса артефакты, сыплет вопросами в сторону Нэйша:

— Время блокады!

— Около четырёх-пяти минут.

— Четыре или пять⁈

— Четыре.

— От-т-т-тродье вшивой мантикоры… Очаг дартом снимал?

— Магическое покрытие…

— Обеззаразил?

— Ром.

— На ране заживляющее, что давал пить?..

— Тоже ром.

— Почему так плохо тогда⁈

— Она ударила магией.

— Била магией под блокадой? Аханта-рэ то мально… Тише, тише, медовая, всё будет хорошо, ручкой не шевели,