теперь потешались все, кому не лень. Сам этот проповедник ничуть не лучше его отца… Нет сомнений, он очень даже сильно отклоняется от истинного пути. Однажды кто-то из друзей рассказал об этом человеке в кофейне Ахмада Абдо следующее:

— Он верит в две вещи:… в Аллаха на небесах и в хорошеньких мальчиков на земле. У него подёргивается глаз от наплыва чувств, когда он видит, как какой-нибудь мальчик вздыхает.

Но он не питал на него злобы из-за этого, напротив, относился к нему, как и к собственному отцу, так же, как солдат — к вырытым на передовой окопам, которые враг должен преодолеть до того, как доберётся до него.

Наконец раздался призыв к молитве, и мужчины поднялись все как один в сплошной ряд, так что заполнили всю площадку большой мечети. Мечеть превратилась в скопление тел и душ, напомнив Камалю такое же зрелище на улице Ан-Нахасин: люди шли параллельными рядами в костюмах, кафтанах, джильбабах, и слились в единое тело, которое двигалось единым ритмом в направлении к кибле, вторя шёпотом слова молитвы таким же общим гулом, пока не объявили азан… В этот момент всё упорядоченное шествие рассеялось, и люди разошлись кто куда. Каждый из них перевёл дух, и пошёл в свою сторону: кто-то в направлении гробницы Хусейна, другой — к выходу, а третий — задержался ради того, чтобы побеседовать или подождать, пока не разойдётся толпа… Потоки народа смешались и разошлись, и наступил счастливый тихий час, о котором так мечтал Камаль — время посещения гробницы Хусейна, облобызания её стен и чтения «Аль-Фатихи», мольбы о прощении за себя и мать, как он и обещал ей. Камаль не спеша начал двигаться вслед за отцом…, и вдруг среди толпы появился студент-богослов Аль-Азхара и резко преградил им путь, привлекая к себе взгляды. Он раскрыл руки, чтобы отстранить людей, и принялся отступать назад, не давая им пройти, при этом с подозрением сверля глазами Ясина. Юноша нахмурился, и безмятежность лица его омрачило пламя гнева. Ахмад удивился ему, и перевёл взгляд на Ясина. Но тот, казалось, был удивлён не меньше его, и в свою очередь, вопросительно поглядел на отца. Люди начали с интересом присматриваться к этой картине и сделали их центром внимания, в любопытстве ожидая, что сейчас будет. И тут Ахмад не выдержал и с негодованием обратился к тому молодому человеку:

— Брат мой, что с вами, почему вы так на нас смотрите?!..

Молодой богослов указал пальцем на Ясина и закричал так, будто вдруг грянул гром:

— Шпион!..

Это слово запало в сердца всей семьи, словно пуля, поразившая их. Голова у них закружилась, глаза вытаращились, и ноги словно приросли к полу, едва слово это выскользнуло с языка студента. Люди в ужасе и гневе повторяли его и окружили их плотнее, сцепив руки и насторожившись, чтобы заблокировать им проход. Ахмад первым пришёл в себя, и хотя не понимал, что происходит рядом с ним, однако догадался, насколько опасно молчание и сжатие их в тесное кольцо. Он в ярости закричал тому юноше:

— Что ты такое говоришь, господин наш шейх?!.. Какого это шпиона ты имеешь в виду?!..

Однако тот не обратил на него никакого внимания и снова указал на Ясина и заорал:

— Люди, будьте осторожны! Этот молодой человек — предатель, он один из шпионов и пособников англичан. Он затесался среди вас, чтобы собрать сведения, а затем передать их своих хозяевам-преступникам.

Ахмад разгневался и на шаг приблизился к юноше, и не сдерживая себя, завопил:

— Не болтай о том, чего не знаешь! Ты либо сам преступник, либо безумец. Этот юноша — мой сын. Он не предатель и не шпион. У всех нас одно отечество, и в этом квартале нас прекрасно знают, и мы всех тоже знаем.

Юноша презрительно пожал плечами и тоном проповедника закричал:

— Презренный английский шпион. Я видел его собственными глазами несколько раз, когда он беседовал по душам с англичанами в начале Байн аль-Касрайн. При этом присутствовали свидетели, и они не смогут обвинить меня во лжи… Я объявляю ему войну. Долой предателя…

Во всех уголках мечети эхом отдалось брюзжание людей, затем отовсюду поднялся шум и крик:

— Смерть шпиону! — Кто-то из толпы закричал. — Пусть он проучит предателя!

В глазах тех, кто стоял поближе к ним, засветилась угроза как первый признак в глазах охотника, поджидающего в засаде дичь, в любой момент готового накинуться на неё. И они уже готовы были наброситься на свою добычу, если бы не Ахмад, на которого это действо произвело сильное впечатление, так что он прижал к себе сына, словно принимая на себя грозящую ему беду, а ещё слёзы Камаля, затрясшегося от рыданий. Сам же Ясин просто стоял между отцом и Фахми в бессознательном состоянии от волнения и страха, и еле слышно, запинаясь и дрожа, произнёс:

— Я не шпион… Я не шпион… Аллах свидетель того, что я не лгу…

Но гнев людей достиг предела. Они окружили их в кольцо, толкаясь локтями и грозя «шпиону». Откуда-то из середины толпы послышался голос, переходящий на крик:

— Повремените, господа!.. Это же Ясин-эфенди, школьный инспектор с улицы Медников…

Раздался рокот:

— В школе с улицы Медников или Кузнецов… не важно. Зададим перца шпиону, проучим его!

Тот, кто с трудом, однако вместе с нем с непреодолимой решимостью пробирался среди людских тел к ним, наконец добрался до переднего ряда, поднял руку и заявил:

— Слушайте… Слушайте! — И когда голоса немного поутихли, тот человек кивнул в сторону Ахмада и сказал. — Этот господин — Ахмад Абд Аль-Джавад, один из известнейших жителей квартала Ан-Нахасин… В его доме не может находиться шпион… Не торопитесь, пока не выяснится вся правда.

Но богослов из Аль-Азхара гневно закричал:

— Мне нет дела до господина Ахмада или господина Мухаммада. Этот юноша — шпион, кем бы ни был его отец. Я сам видел, как он смеялся с теми палачами, что заполнили могилы нашими собственными сыновьями.

Люди тут же принялись вопить: