Но несмотря на всё это, он не мог судить по чужим критериям, и всегда гордился тем, что Мухаммад Иффат хоть и был ужасен в гневе, но не гневался на него лично ни разу за все годы их долгой дружбы!.. Он сказал:

— Потише. Вы же знаете, у всех нас одна основа, даже если детали и разные!.. Чёрная рабыня или певица… Разве и та, и другая не женщины?!

Ярёмные вены на шее Мухаммада Иффата раздулись, и он ударил кулаком по столу… И взорвался от гнева:

— Вы сами не принимаете свои слова всерьёз!.. Служанка это служанка, а госпожа это госпожа. Почему вы тогда не берёте себе в любовницы служанок?!.. Ясин ничуть не похож на своего отца, и я сожалею о том, что моя дочь беременна. Как же мне противно, что у меня будет внук, в венах которого течёт грязная кровь!..

Последняя его фраза причинила Ахмаду острую боль, и он разозлился по-настоящему, однако смог заглушить свой гнев, собрав всё своё благоразумие и мягкость, за которое его так любили друзья и любовницы. Такая кротость среди товарищей не имела себе равных, равно как и гнев его среди родных… Наконец он тихо сказал:

— Предлагаю вам отложить этот разговор на другое время…

Мухаммад Иффат сердито сказал:

— Прошу исполнить мою просьбу как можно скорее…!

Ох… Возмущение Ахмада достигло своего предела. Развод как таковой не был для него неприемлемым решением; он лишь опасался за вековую дружбу с Мухаммадом Иффатом с одной стороны, и тяготился своим поражением, с другой. Разве не у него просят люди помощи в посредничестве, чтобы он уладил ссоры и соединил порванные узы любви и брака?!.. И как ему принять своё поражение, когда он защищает сына, и при этом согласиться на развод?!.. Что стало с его кротостью?.. Куда подевалась его находчивость?.. Где его такт?..

— Я породнился с вами, чтобы укрепить между нами узы дружбы… И как мне теперь согласиться на то, чтобы они ослабли?..

Мухаммад Иффат порицающим тоном сказал:

— Наша дружба под надёжной защитой!.. Мы не дети, но моя честь не должна быть затронута…

Ахмад мягко произнёс:

— Но что скажут люди о таком браке, который оборвался на первый же год?

Мухаммад Иффат заносчиво ответил:

— Ни один умный человек никогда не возложит вину на мою дочь…

Ох!.. Снова!.. Но и это он воспринял всё с той же стоической кротостью. Словно его негодование из-за неспособности добиться успеха превозмогало даже необузданный гнев друга. Его не столько беспокоила пуля, выпущенная в него, сколько оправдание собственного провала… Он принялся утешать себя тем, что только он один может дать согласие на развод сына, и если захочет, то даст его, а не захочет — помешает ему. Мухаммаду Иффату это прекрасно известно, и потому он начал выпрашивать у него развода именем их дружбы, раз другого ходатая у него не было. Если он скажет «нет», то слова своего не заберёт обратно, и жена возвратится в дом мужа, хочет она того или нет… Однако их старинная дружба таким образом окончится. Но если он скажет «да», то разводу — быть, но дружба сохранится, и Иффат будет признателен ему. Несложно будет в будущем воспользоваться этим как предлогом, чтобы вновь соединить то, что разорвалось. Так значит — развод. И значит, что провал его лишь временный, не более чем явное снисхождение и благородство с его стороны, что со временем превратится в победу.

Как только он убедился в прочности своего положения, сразу же почувствовал желание упрекнуть друга в том, что тот слишком уж стал качать свои права… Многозначительным тоном он сказал:

— Развод будет только с моего согласия… Не так ли?… При том, что я не отвергну вашу просьбу, раз уж вы так настаиваете, но исключительно из уважения к вам, уважения к дружбе, которую не разрушить…

Мухаммад Иффат вздохнул… То ли с заветным облегчением, то ли в знак протеста против упрёка друга, то ли всё вместе сразу. Затем решительным тоном, в котором впервые не было гнева, произнёс:

— Я тысячу раз говорил, что наша дружба под надёжной охраной…! Вы совсем не оскорбили меня, напротив, почтили тем, что исполнили мою просьбу, хоть она вам и ненавистна…

Он печально повторил свои слова вновь:

— Да, хоть она вам и ненавистна…

Ярость его разбушевалась, как только товарищ вышел и скрылся из глаз. Подавляемый гнев взорвался, словно бомба, и тогда досталось всем: и себе, и Мухаммаду Иффату, и Ясину. Особенно Ясину. Ахмад спрашивал себя: интересно, а может ли и впрямь наша дружба остаться под надёжной охраной, и её не затронут такие инциденты?… Ох. Он не слишком дорожил тем, что было ценно, чтобы оберегать свою жизнь от подобных суровых потрясений… Но турецкое упрямство его друга, и этот бес внутри него, да и Ясин… Да, именно Ясин… С презрением и злостью он сказал ему:

— Ты испортил всю безмятежность моей дружбы, которой даже время не могло нанести ущерб…

Затем, вспомнив слова Мухаммада Иффата, сказал ему:

— Ты предал мою надежду. Мне достаточно Аллаха, ведь Он лучший помощник. Я воспитал тебя, вырастил, выхолил… и теперь что же, все мои старания коту под хвост?.. Пьяница, оборванец. Да как у тебя вообще возникла такая идея — покуситься на презреннейшую из служанок в собственном доме? Нет силы и величия, кроме как у Аллаха. Не думал я, что плодом моего воспитания станет такой вот сын. Но всё, что было, и что будет, в руках Аллаха. Что мне теперь делать с тобой?.. Если бы ты был малолетним ребёнком, я бы тебе голову за это снёс, но жизнь тебя ещё сломит. Вот ты и получаешь по заслугам, и благородное семейство отрекается от тебя и сбывает по самой дешёвой цене!..

Возможно, он испытывал некоторое сожалению к сыну, но негодование всё же было сильнее, и все его чувства превратились в презрение, и больше он не видел в