Шрифт:
Закладка:
Она бежала не оборачиваясь, до тех пор, пока не вбежала в свою комнату и не заперла за собой дверь. Переведя дыхание, она прислушалась. В комнате было тихо. Она облегчённо вздохнула и села на табурет.
— Аккуратнее. — Снова услышала она. Девушка вскочила с табурета и осмотрелась. В комнате никого не было. — Я схожу с ума? — Спросила она.
— Нет. Но если вы и дальше будете себя так вести, то непременно сойдёте.
— Тогда кто со мной разговаривает?
— Я, я же вам уже говорил.
— Но где вы? Я не вижу вас.
— Конечно, не видите, ведь я в вашем кармане.
— Что? В Кармане?
— Да в кармане.
— Что вы там делаете?
— Сижу.
— Вам, что сидеть больше негде? Ну, ка вылезайте, от туда сей час же.
— Я не могу, я не достаю до края кармана. Если вы поможете мне, то я с удовольствием выберусь на свет.
— А вы не кусаетесь?
— Нет, что вы, я же не мышь. Просуньте мне палец, я ухвачусь за него.
Она просунула в карман палец, кто-то очень маленький, но цепкий ухватился за него, и девушка вынула его от-туда.
— Ой, какой вы маленький. — Она посадила его на табурет. — Какой вы смешной, и совсем не страшный. Но кто вы и как попали ко мне в карман.
— Вы сами меня посадили сюда вчера.
— Что, я, сама, посадила вас туда вчера?
— Вы разве не помните? Ох уж эта женская память. Вы сказали, что если бы была, на то ваша воля, то вы бы держали своего мужчину у себя в кармане.
— Ой, простите, а ведь вы действительно мужчина. Как я сразу этого не заметила.
— Вот, ещё и оскорбляете меня.
— Извините, я не хотела вас обидеть, но вы такой маленький, что я и подумать не могла, что вы мужчина.
— По-вашему, мужчина должен быть, обязательно под два метра?
— Нет, но хотя бы… — она внимательно всмотрелась в мужчину. — Постойте это вы!?
— Я.
— Ах, вот как, значит, справедливость всё-таки восторжествовала.
— Да, и я раскаиваюсь, и прошу помочь мне вернуться в прежние размеры, обещаю, не бросать вас, больше, никогда.
— Ну, уж нет! Теперь, вы будете моим карманным мужчинкой. — Сказала она и засунула его обратно в карман.
Три дня она наслаждалась своей местью, но на четвёртый пожалела его. — В конце концов — заключила она, помогая ему вернуть свой прежний размер — Какой прок, от карманного мужчины.
Будни ведущего
Под одобрительные вздохи, Вениамин, закончил свою горячую речь. Поцеловал руку вдове, и в последний раз взглянул на покойного. Гроб накрыли крышкой, и заколотили гвоздями.
Чёрные комья земли, гулко упали на гроб.
Вениамин, стоял у самой могилы, и боролся с рвотным рефлексом. В голове у него гудело, после проведённого им накануне корпоратива, по поводу дня рождения директора автосервиса, в горле стояла сушь, во рту, ночевал эскадрон гусар. Сознание было спутанным и рванным. Почему-то на чёрную вуаль вдовы накладывались большие рисованные губы клоуна.
Племянник покойного, был похож на стервятника, с изогнутым хищным носом.
Друзья и коллеги усопшего, казались ему раздутыми пингвинами, с бессмысленными стеклянными глазами.
Могильщики, быстро работающие лопатами, виделись ему, в образе двух Чебурашек, с огромными и круглыми ушами. А сам покойный, скрытый от всех, деревянной крышкой гроба, и слоем чёрной земли, казался ему счастливцем.
Вскоре торжественная часть была закончена. И все отправились к вдове на поминки. Вдова лично пригласила Вениамина к себе. По дороге она держала его под локоток, и благодарила за великолепную речь, сказанную Вениамином над гробом.
Вениамин морщился от головной боли, но улыбался вдове, и даже сделал ей несколько комплиментов.
После третьей рюмки, за поминальным обедом, Вениамин, посмотрел на мир другими глазами.
Пингвины, уже не казались ему такими надутыми. Племянник, стал больше похож на добродушного, плотно отобедавшего филина.
А вдова, вдова показалась ему прелестной кокоткой, строящей ему глазки.
Прославляя память покойного, за столом, он то и дело отвешивал ей комплементы, заставляя краснеть не только вдову, но и её чёрную кружевную вуаль.
Позже, запершись с вдовой в спальне, Вениамин говорил ей о своей любви, и скоротечности времени. Он говорил много и красноречиво, до тех пор, пока вуаль вместе с платьем не пали под натиском, его речей.
Ночью, его мучали кошмары. Ему снилось, что он умер, и был приглашён вести свои собственные похороны.
Всё можно перенести — думал он, лёжа в гробу. — Но перенести, эту гадкую, пошлую речь, дешёвого фигляра, снующего в поисках заработка между свадьбами, похоронами, и днями рождениями, выше сил даже самого усопшего.
Он плюнул и отвернулся от него.
Рядом захохотала вдова, захлопали крыльями пингвины, а маленький, мальчик, с белокурыми завитками, всё пытался затушить свечи на торте. Свечи не гасли, а мальчик всё дул и дул, на глазах превращаясь в старика.
Потом голая вдова легла к нему в гроб, крышку закрыли, и он услышал, как чебурашки заработали молотками.
Потом стало темно и тихо.
Проснулся Вениамин утром, в своей комнате. Голова гудела как медный колокол, сознание напоминало разбитый детский калейдоскоп. Часы показывали девять утра.
— Надо вставать — подумал Вениамин, и потянулся за халатом — В двенадцать, нужно провести детский утренник.
Обретение цели
Вечер сумраком проник в мою комнату, и заполнил её, собой.
Мне стало тесно, я оделся, оставил ключ на столе, и захлопнул дверь комнаты, что бы никогда больше в неё не возвращаться.
Я вышел на промокшую после дождя улицу, и пошёл, шурша жёлтыми, осенними листьями.
Я медленно брёл по пустой, ночной улице. Ни о чём не думая, и не о чём не жалея, я уходил в пустоту, оставляя за спиной, ещё большую пустоту. И одно это служило мне утешением.
Я шёл, окутанный пустотой, без какой либо определённой цели. Не имея никаких устремлений, и никакого желания их иметь.
Я шёл мимо светящихся, рекламных стендов, мимо уснувших домов, глазеющих на меня своими тёмными, пустыми глазницами.
Изредка мимо меня проносился автомобиль, задевая край, сверкающей яркими огнями лужи. И тогда сотни, холодных капель впивались в мою одежду.
Мир сворачивался в кокон, вокруг меня. И я должен был, уснуть в нём навеки, опутанный, проводами, домами, и лентами продрогших, от осеннего дождя дорог.
Я ничего не ждал, и ничего уже не хотел, когда она вышла из-за рекламного щита. Она была
