Но почему же Оптина пустынь посещалась некоторыми русскими интеллигентами? Зачем туда ездили, например, Киреевские, Хомяков, мы уже выяснили: они находились под влиянием оптинских старцев и помогали им закреплять православную идеологию.

Что же касается Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, посещение которыми Оптиной пустыни и их беседы со старцами послужили одним из доводов для восхваления оптинского старчества, то здесь нужно подойти к каждому из них особо.

Вообще говоря, нужно ли искать какой-то особый смысл в эпизодических поездках русских писателей в Оптину пустынь? Могут ли их поездки служить основанием для утверждения о духовной близости, скажем, Толстого и монашествующих старцев, о благотворном влиянии старцев на духовную жизнь русских писателей? Известно, что Гоголь почувствовал тягу к монастырям после тяжелой болезни; «...необыкновенная религиозная настроенность его души и была главной причиной его сближения с оптинским старцем», который советовал всем «заниматься единственно чтением святых отцов». Достоевскому и Толстому эти поездки дали жизненные впечатления для их произведений, а отнюдь не идейную ориентацию: вспомним, что в «Братьях Карамазовых» Зосима идеализирован и вовсе не является слепком со старца Амвросия, а рассуждения Ивана-богоборца не могут не вызвать сочувствия у атеистически настроенных людей.

В любом случае утверждение о том, что великие писатели «шли сюда для высших откровений», тенденциозно и противоречит правде жизни.

Вопрос о связи «великих» с Оптиной не должен исчерпываться причинами их добровольного посещения монастыря. Тут следует задуматься и над вопросом о том, что же дало посещение пустыни для духовного развития наших писателей? То, что общение со старцами расширило представления Достоевского и Толстого о монашеской жизни, монастырском быте и специфических особенностях монашеского мировосприятия — факт, не подлежащий сомнению. Достоевский использовал этот материал в «Братьях Карамазовых», Толстой — в «Отце Сергии». Гоголь в 1850 г., когда он впервые посетил Оптину пустынь, уже завершал свой творческий путь. За четыре года до этого вышло произведение, обнажившее духовный и творческий кризис писателя, — «Выбранные места из переписки с друзьями», в котором он защищал православие и самодержавие. Гоголь и не скрывал этого. В «Авторской исповеди» (1847 г.) он писал, что главной идеей «Выбранных мест» является положение: «верховная инстанция всего есть церковь и разрешение вопросов жизни — в ней»26. Духовная драма Гоголя — яркое свидетельство того, как религиозно-мистические настроения, всецело овладевая сознанием человека, разрушают в нем творческое начало. Глубоко проникнутый идеями христианства, Гоголь не смог преодолеть сознание своего ничтожества по сравнению с Христом. Он, великий писатель, отныне полагал, что ключ к душе человека — у Христа, что «на высоту познанья душевного» мог взойти лишь Христос. Подавленный мыслью о презренности и «подлом ничтожестве» человека, и прежде всего самого себя, Гоголь, по его собственным словам, «не мог произвести ничего».

В Оптиной Гоголь, видимо, искал прибежище, где он мог бы найти оправдание своему творческому бессилию или же надеялся испытать подъем душевных сил. Два письма Гоголя — одно к игумену Моисею, другое к иеромонаху Филарету — свидетельствуют о его надеждах на молитвы монашествующих. В первом он писал, что жертвует на монастырь 25 руб. серебром и просил «молить ваших о мне грешном». Во втором умолял Филарета ниспросить у бога помощи, без которой, как он пишет, «не может двинуться мое перо и силы мои не только ничтожны, но их нет без освеженья свыше... Покажите эту записочку мою отцу игумену и умоляйте его вознести молитвы обо мне грешном, чтобы удостоил бог меня недостойнейшего поведать славу имени его, несмотря на то, что я всех грейшейший и недостойнейший. Он силен милосердный сделать все».

Ни эти записки, ни посещение дважды Оптиной пустыни, ни чтение книги Исаака Сирина не помогли писателю обрести душевное равновесие. Пребывание в Оптиной пустыне, чтение религиозно-аскетической литературы, общение с Макарием не вывели Гоголя из состояния творческого бессилия, но лишь способствовали полной, на этот раз уже физической его гибели.

Неуважение старцев и их почитателей к писателям выразилось не только в отношении Макария к Гоголю. Какое пренебрежение к русской литературе прозвучало в речи представителя Московской духовной академии На похоронах Амвросия! «Скорби, Святая Русь, — сказал он. — Уж больше ты не пришлешь к отцу Амвросию своих Достоевских и Толстых поучиться у простого монаха высшей науке: умению жить по-человечески, по-христиански». «Достоевские и Толстые», которые учатся у старцев жить по-человечески, — не этот ли миф апологетов дореволюционного православия можно порой услышать и сегодня?

Обратимся к фактам. Л. Н. Толстой, который несколько раз посещал Оптину пустынь, рассказывал, что о первой своей поездке он мало помнит, кроме разве того, что во время его разговора с отцом Амвросием другой старец — отец Пимен — заснул. Велика ли была мудрость наставлений Амвросия, если их заслонило в памяти писателя мелкое смешное событие? В поездку 1890 г. произошел еще более курьезный случай, прекрасно характеризующий отношения между Толстым и старцами. Беседуя со старцем Амвросием об Евангелии, писатель уличил его в недостаточном знании этого важнейшего для христианского вероучения источника и доказал это перед всеми присутствующими. Надо ли добавлять к этому, что ни о каком «ученичестве» Толстого не могло быть и речи и что обе стороны остались недовольны друг другом27. Недаром Амвросий во время беседы с Толстым предложил ему публично покаяться в своих «заблуждениях».

Заметим, что этот приезд в Оптину (1890 г.) совпал с работой Толстого над повестью «Отец Сергий», где писатель показал несостоятельность «подвига» старца Сергия, напрасно, пусто прожившего жизнь. Толстой осудил старческий принцип послушания, убивающий личностное начало в человеке. Осуждением православной церкви со всеми ее институтами проникнута и «Исповедь» Толстого, законченная в 1882 г. Духовные искания Л. Толстого побуждали его к встречам с самыми разными людьми, в том числе с духовенством. «Я ездил к архимандритам, архиереям, старцам и схимникам и спрашивал...»28 Все эти беседы укрепили Толстого в мысли о том, что церковь — враг свободы творчества, верный помощник царизма в обмане и эксплуатации народа.

Эту роль церкви Л. Н. Толстой постоянно и гневно разоблачал в последующем после перелома творчестве. И церковь ответила на критику великого русского писателя отлучением (1901 г.), показав подлинное свое лицо охранительного органа самодержавия. Из сказанного очевидно, что говорить об особых положительных отношениях между Л. Н. Толстым и монашеством Оптиной пустыни не приходится.

Сложнее отношение к старчеству Ф. М. Достоевского. Тема старчества — одна из