играет среди цветущих яблонь?

– Да, – шепнула едва слышно. – Там я видела маму…

– Что? – нахмурился он. – Невозможно! Но… Тогда нам стоит пойти туда. Закрой глаза, я отведу нас.

Трава была слишком мягкой, а воздух – слишком свежим и вкусным. Я откинулась на спину и закрыла глаза, почувствовав, как самый страшный маг земель вокруг Древа Мира берет меня за руку.

Здесь ничего не изменилось, но в то же время я чувствовала, что все иначе. Будто мой личный сон, моя страна грез была не такой, как та, что принадлежала Ааронду. Яблоневый сад замер, уснул, превратившись в картинку, сквозь которую мы шли, направляясь к большому дому с террасой, увитой плющом. Все казалось серым, выцветшим, потускневшим, выгоревшим на ярком южном солнце.

– Все не так, – тихо произнесла я, и мой голос потух, увязнув в тяжелом воздухе.

– Меня больше нет, – просто ответил он. – Моя душа – она такая. Серая и неинтересная. Зачем жить, если нет того, ради кого бьется сердце?

Бесшумные шаги на скрипучем песке. Никаких следов. Если это действительно отражение его внутреннего мира, то мне страшно. Я пришла в мир грез с тем, кому незачем возвращаться обратно. Так отпустит ли он меня, если вдруг решил остаться здесь?

– Ты пришел!

– Пришел…

– Пришел…

– Пришел…

Сотни голосов окружили нас как воронье на поле боя. Эха не было, каждый из них жил собственной жизнью, и это вызывало дрожь. Но не от страха. Он предчувствия, что вот-вот случится нечто такое, что перевернет все мои знания, изменит реальность раз и навсегда.

– Я пришел, – ответил Ааронд.

– Долго шел!

– Долго, – согласил он.

Мы ступили на лестницу, которая вдруг выросла до бесконечных размеров. Ступени терялись где-то высоко в небе, и казалось, что невозможно преодолеть ее, осилить этот путь.

– Играть? – в голосе появилась надежда.

– Ты знаешь, я не игрушка.

– Играть! Ты обещал, что сыграешь со мной. Она обещала!

– Ее больше нет. И игр не будет.

– Сыграй, – предложил голос, и в его интонациях я уловила нотки лукавства и надежды, что Ааронд согласится. – И я ее верну.

– Ее нельзя вернуть.

– Я могу. Сыграй.

– И она бы согласилась на продолжение игры? – качнул головой Ааронд. – Никогда!

Маг разозлился и махнул рукой. Лестница тут же вернулась в свое истинное состояние, а голос произнес:

– Зря…

И исчез.

– Ты уверена, что хочешь все увидеть? – вдруг спросил Ааронд, останавливаясь. – Я – не хочу.

– Мы можем уйти.

Он горько усмехнулся и пошел вперед.

Страх сковывает, лишает надежды. Нам нельзя отступать, как бы того ни хотелось. Я понимаю, что могу увидеть, узнать то, что не предназначено для меня, но… Этот мир – мой дом, и сейчас он пылает в огне войны, которая началась из-за меня. Если это позволит мне хоть немного понять, что же происходит, то я готова! Я бы заложила свое сердце, оставила здесь, только бы не чувствовать ту боль, то отчаяние, что съедает изнутри.

Ааронд прав. Как может цвести душа, если нет того, для кого ей стоит жить? Мой дом снов сейчас выглядел бы намного хуже, чем его.

Старая дверь, сколоченная из необработанных досок. Ржавые гвозди, торчащие в разные стороны. Щели, сквозь которые пробивается ледяной ветер.

Я посмотрела на темного мага. Он стоял рядом со мной, стиснув зубы так, что мне казалось, еще немного, и они не выдержат. Я физически чувствовала его напряжение и… страх. Необъяснимый, пугающий до кончика ногтя на мизинце.

Что же могло так испугать самого страшного человека в мире?

– Познакомься со мной, – криво улыбнулся Ааронд и открыл дверь.

***

Она была его огнем.

Мысли о ней согревали его ночами, когда он в изнеможении падал на ледяной тюфяк, набитый соломой.

Она была его светом.

Ее лицо, которое он видел в своих грезах, не давало ему отчаяться после очередного наказания. Его тело, покрытое шрамами от кнута и непосильной работы, жило только для того, чтобы увидеть ее. Лишь раз. Лишь мельком. Ему было достаточно ее улыбки, обращенной не к нему. И робкого взгляда небесно-голубых глаз, испуганного, если она вдруг сталкивалась с ним. За каждую их встречу его нещадно наказывали, он умирал без еды и воды, но снова возвращался туда, где мог видеть ее.

Он был никем. Сирота, найденный среди кучи мусора.

Он был не нужен родителям. И не был нужен тем, кто его нашел.

Он был не глуп. Он был умен. Он учился там, где остальные не видели знаний. Там, где другие опускали руки и сдавались, он шел вперед.

Но было его происхождение. Его бедность. Нищета. Он был почти рабом.

Один хозяин сменял другого. Но ничего не менялось. Работа на полях, в конюшне, на кухне – рабский труд за скудную оплату. Наказания за малейшую провинность. И новый хозяин. Снова. И снова.

Пока он не оказался здесь.

Поместье. Много работы. Он был нужен, и его взяли. Жалких грошей едва хватало на еду. И чуть-чуть, всего лишь пару монет оставалось на мечту. Откладывая по немного, он мог накопить и уехать туда, где всем будет все равно, кто он.

Он работал в поле все лето, чувствуя себя живым, человеком, на которого не смотрят сверху вниз, а с наступление осени вернулся в поместье. Принести воды, наколоть дров, разделать свинью, убрать у крепостной стражи. А все потому, что девчонка-служанка не вернулась бы живой и невредимой оттуда, где жили, ненавидя себя и других, сорок озверевших мужчин. Каждый день он выматывался так, что не помнил, как засыпал и где.

А потом увидел ее. Дочь хозяина. Младшую.

Она была феей из его снов. Золотисто-рыжие волосы горели в свете заката, когда она вышла из повозки, которая привезла ее в родной дом. На ней было платье под цвет небесных глаз. Она была сошедшим с неба пожаром, который разом сбил с ног, больно ударил его в грудь, лишив всех мечтаний, но подарив новые.

– Моя мечта, – только и сумел прошептать он.

Конечно, она не знала, кто он. И вряд ли когда-нибудь бы узнала. Но для него она была ангелом, спустившимся в его личную преисподнюю. Зачарованный, он не мог оторвать от нее взгляда, пока она не скрылась в дверях отчего дома.

Много позже он вспоминал